План "Б"
Шрифт:
Вдоволь настрадавшись, как-то поутру она сказала себе: «Хватит! Пора завязывать с соплями! Надо жить дальше. Сколько можно…И вообще, волшебница я или где? Не желаю быть рабой обстоятельств. Хочу обрести покой!»
В то же мгновение душу накрыло равновесие. Ни боли, ни горя, ни тревог. Благодать. Но передышка оказалась недолгой. Депрессия вернулась через день. Пришлось снова применить магию. И снова. И снова. Наконец, стало ясно: чары не помогают.
В полном унынии Тата отправилась к бабушке. Кладбище утопало в тишине. В этот день лишь ветер шуршал по земле увядшими
— Бабушка, — позвала Тата, придя на место. — Бабушка! — повторила грустно.
«Что тебе?» — отозвался родной голос.
— Мне плохо.
«Терпи, моя девочка. Жизнь бывает разной».
— Мне очень плохо.
«Пройдет».
— Это не ответ, а отговорка. И вообще, ты меня совсем забросила. Хоть бы приснилась! Внучка я или кошка безродная?! Любимица или дворняжка приблудная? Кто тебе важнее: вечный покой или я?
«Ты, ты, только не шуми. И имей в виду, там любят порядок, так что я только на минутку…»
— Мне совет нужен.
«Что приключилось?»
— Как жить дальше? У меня ничего не получается с мужиками.
«Жизнь и отношения — это опыт, который человеку надо получить. Поэтому люди и набивают шишки, обжигаются на молоке, дуют на воду, падают, встают, снова падают»
— Я не могу так. Не хочу. Не буду. Подскажи легкий путь.
«Его нет».
— Но я хоть встречу своего суженого?
«Наверное. Если не опустишь руки. Если не поддашься отчаянию. Не закроешь сердце броней».
— А сейчас что делать? У меня душа болит, уже сил ни каких нет. И колдовство потеряло силу…
«Колдовство ушло из-за того, что ты совершила большой грех».
— Велика важность: год мужиком попользовалась!
«Разве забыла…Ребенок погиб…»
— Но когда вершилось колдовство, подруга ИМ не была беременна. А потом я про нее даже не вспоминала.
«Не обманывай себя, милая. Ты все отлично понимаешь. Если ты потеряла колдовскую силу, значит, ты могла предусмотреть такую ситуацию, но не захотела. В лишних знаниях, лишние печали…и лишняя ответственность».
Тата вздохнула тяжко. Бабушка, как обычно была права.
«Мне пора, прощай, девочка».
— Прощай. Спасибо, бабуля.
Тишину кладбища вспорола воронье карканье. Тата вздрогнула. Что это было? Она на самом деле разговаривала с бабушкой или померещилось? Впрочем, какая разница. Она узнала, что хотела. А спустя пару минут и увидела…
Женщина в белом халате, холеная красивая рука в маникюре, привычно и деловито наклоняет над умывальником металлическую посудину, наполненную кровавым месивом. Водоворот подхватывает комочки, красной густой, как хорошая сметана, массы, разбавляет цвет до розового и уносит в беспредельность канализационного стока то, что могло стать жизнью.
— Я не знала. Я не хотела, — хотела повторить Тата, но язык словно одеревенел.
Чужой, грозный, не бабушкин голос звенел укором в мозгу: «Чем провинилось дитя, которому не судилось по твоей прихоти прийти в мир? В угоду, каким богам принесено оно в жертву? Во имя чего совершено злодейство?»
— Это получилось случайно, без умысла. Но я все равно искуплю вину, клянусь, — пообещала Тата. — Только как?
«Приведешь в мир другого малыша! — приказал визави. — Даю тебе срок: десять месяцев».
— Дай мне еще силы, — успела попросить Тата, прежде чем разговор закончился.
Но видимо ее услышали. Тата стала чувствовать себя, не в пример последнему времени, нормально. И с души, словно камень упал. А уж мозг, вообще работал на всех оборотах, решая самую актуальную проблему сезона: где взять младенца?
В принципе вариантов было всего два: родить самой или посодействовать какой-либо женщине. Однако вряд ли грозный глас подразумевал легкие пути. Скорее всего, требовалось свершить подвиг или, как минимум, нечто экстраординарное.
Поиски поприща для применения сил много времени не заняли. Как-то, Тата наткнулась на плачущую на лавочке соседку. Первым порывом было подойти и утешить. Но слова тут были бессильны. У соседки была непроходимость труб. Она лечилась много лет, ездила к ворожкам и бабкам. Денег и нервов угрохала — не сосчитать. И все без толку. Все твердили одно и то же: оплодотворение не возможно.
Комкая в руках очередное подтверждение бессмысленности своего биологического существования, женщина на скамейке думала уже не о новой жизни, а о собственной смерти, о самоубийстве…
Тата удовлетворенно кивнула. Данный случай очень подходил под определение подвиг. Правда, существовало одно «но». Десять месяцев были слишком маленьким сроком для того, чтобы ввязываться в сложный или «долгоиграющий» проект.
«Ладно, возьмусь», — решила Тата и наслала на соседку надежду — нечего руки опускать, пусть верит. Сама же, не мудрствуя лукаво, отправилась в Дальнее Никуда в Высшую Канцелярию выяснить: есть ли у проекта перспективы.
Объясняться пришлось с клерком.
— По какой, простите, надобности явились? — спросил он сурово.
— Желаю вину искупить. И на консультацию.
— Записаны?
— Я…
— В очередь!
Тата обернулась. Вокруг толпилось не меньше сотни просителей.
— Крайний кто?
— За мною будете!
— А скоро?
— Лет пять-шесть, не раньше.
— Что?! — заорала Тата не своим голосом, — какие пять лет! Да я сейчас все разнесу к чертям собачьим!
— Прекратите хулиганить! — пискнул клерк-бюрократ, — а то…
— Пошел, ты! Я — каких кровей, у меня бабка-прабабка, с первобытнообщинного строя, с пещер. Мои чудеса должны исполняться в режиме дедлайн, а не неизвестно когда. Потому: ни каких очередей. Все немедля, здесь и сейчас. Не то, как пойду громить, тебя в клочья, замки в пыль, не удержишь и не пытайся. Или докладывай номеру первому или пожалеешь! Ну?! — Тата шагнула вперед и легонько чиновничка плечиком задела. Тот поморщился, потер местечко ушибленное, и скромненько, с умилением в голосе спросил: