План побега
Шрифт:
Ночь за ночью - я видел это своими глазами - устроившись в кресле напротив своего бюро, он погружался в сочинение речи, чтобы разразиться ею перед толпой народа на небольшой площади, где у нас проходят торжества. Когда перо дона Бернардо вывело достопамятное имя Клементе Лагорио, основателя городка, названного в его честь, я заметил на щеке достойного нотариуса слезу. Это было настолько неожиданно, что я вначале принял ее за капельку пота, выступившую от жары или от излишнего напряжения.
И настал момент, когда я услышал речь целиком. Событие незабываемое: передо мной предстало бесценное творение, где была рассказана, почти что доверительным тоном, биография нашего патриархального дона Клементе, для которого дон Бернардо некогда выполнял деликатные поручения, - так же как
Речь была, как видно, мечтательным повествованием о героической эпохе. Здесь мы встречались с мифическими фигурами, уже потонувшими в тумане легенды: сеньор Олива Кастро, первый владелец эстансии "Ла Сегунда", старый соперник Лагорио; Ансорена из восточных краев, бывший мелкий чиновник и добросовестный сапожник, дававший полную волю своему размашистому перу на страницах "Городских вестей", газеты с короткой жизнью, но оставившей по себе долгую память - если не в истории, то в сердцах своих приверженцев; старик Маламбре, симпатичный, невредный, хитроватый и беззлобный остроумец; Модесто Перес, почтенный хозяин постоялого двора, знаток всех - немногих любовных приключений в городке, - пожелаем, чтобы он, крепкий как скала, в сопровождении верного Пачона (толстый, с длинной шерстью, хорошенький спаниель), опираясь на свою знаменитую палку, был рядом с нами еще годы и годы! В огромном повествовательном полотне, развернутом доном Бернардо, не было ни следа вкравшейся иронии - оправданной или нет, - никакой мелочности, ни одной выпирающей сцены. Мужи былых времен - не нам чета!
Излишне упоминать о соображениях, заставивших комиссию - во главе с самим доном Бернардо - поручить ему составление речи. Нотариус - самая заметная личность в городе; сверх того, его крупнейший и, по правде говоря, единственный историограф. С детских лет, с того далекого дня, когда ему впервые попал в руки учебник аргентинской истории Обена, дон Бернардо посвящал редкие часы досуга копанию в местных архивах, разборке писем от секретарей многочисленных ученых обществ, где он состоит членом-корреспондентом. На этом поприще он пожал кое-какие лавры в виде хвалебных публикаций - после того как (по сообщению одного абсолютно надежного аукциониста) встал на сторону ревизионистов. Тот же аукционист уверял, что дон Бернардо оставил покоиться на пьедестале славы всех прежних знаменитостей, но одновременно превозносил и сомнительных болтунов. Отдать должное каждому - таково правило моего хозяина.
А теперь перейдем к соображениям, по которым дон Бернардо отказался говорить на юбилее. Робких заранее предупреждаю: мы переходим к леденящей душу загадке. В центре этого тягостного события - со всей цепью взаимных упреков и обид - находится одна из пестрых куриц, все время забредающих в контору. Кажется, у этой серовато-белые перья прикрывали зоб на шее. Если я и видел ее, то не обратил внимания: зачем мне выделять какую-то в особенности? Дон Бернардо возразил, что в ней-то все и дело; могу поклясться, что он тогда же взял ее на заметку. Что значит - смотреть на мир не так, как все!
Рискну утверждать, что причиной стала не только курица, но и другие домашние животные. И если пернатое существо осталось незамеченным мною среди своих сородичей, то за все, что связано с остальными тварями, я ручаюсь.
Раз уж перо оказалось в моих руках, я изложу простую последовательность событий. Может быть, это не слишком удачный способ: читатель, плохо знающий нашего героя, не найдет в ней ничего существенного и тем более удивительного. Дон Бернардо, по возвращении из дачного предместья, куда он ездил ко вдове Капра за ее подписью, провел меня в свою спальню, попросив помочь ему снять башмаки. Тотчас же в святилище появилась
Другое предзнаменование, до того скрытое в темных глубинах моей памяти. В один прекрасный день - работа закончена, упряжка мирно стоит во дворе, нотариус, увешанный сбруей, - где-то на полпути между конем и столбами навеса, готовящийся к возвращению домой. Освободив таким образом руки, он нанес удар кулаком по крупу коня, предмету восхищения всех в городке, удар, в общем, несильный, но в котором чувствовалась злоба. И вот еще отягчающее обстоятельство: Осо - почти член семейства! Представим на месте коня человека: не правда ли, все выглядит иначе?
Я не сдержался: наверное, мой взгляд искал ответа у хозяина. Лицо его безразличное до окаменелости - пришло в движение, он посмотрел на меня, наконец открыл рот и задал вопрос:
– Думал ли ты, юный Гарсия Лупо, для чего служит животное царство?
Было что-то в его тоне, заставившее мою кровь застыть в жилах. От необходимости отвечать меня спасла овца с маленьким барашком рядом, вроде бы намеревавшаяся пройти между ног дона Бернардо; он отогнал ее легким пинком.
Последний эпизод: в субботу, сразу после сиесты, когда мне снятся разные нелепости, я убедился, что в доме никого нет, и устроился в прихожей, устремив глаза на улицу, в надежде выследить Палому на ее пути из суда. И немедленно заметил почтенного Переса - в тот момент, когда он открывал дверь кабачка. Верный Пачон остался снаружи, задержавшись возле уличного платана. Сразу же после этого за деревьями появился дон Бернардо, разрушая до основания мои воздушные замки, подавляя одним своим видом - что за умение держать себя, что за величественность в походке!
– мое наивное самомнение. А потом - всеобщее изумление перед сценой, которую трудно передать словами; но я попытаюсь. Вот как мне вспоминается случившееся: остроносый ботинок дона Бернардо с размаху ударяет в круглую собачью морду. Жалобный скулеж, и неловкое молчание тех, кто оказался невольным свидетелем. Мне неприятно, когда старики начинают выходить из себя, хотя, по совести, косматая морда Пачона лишь изредка вызывает смех, большей же частью - чувство раздражения.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя; затем дон Бернардо вошел в дом и напомнил:
– Когда закроешь рот, ответь на вопрос, заданный тебе на днях.
– Какой вопрос, господин нотариус?
– пробормотал я с трудом, не отрывая взгляда от его ботинок.
– Насчет того, зачем нужны животные.
Чтобы выиграть время, я издал неопределенное мычание. Так как нотариус продолжал на меня смотреть, я проговорил:
– Что за животные, господин нотариус?
– Давай-ка пройдем в контору, сынок, - последовал ответ, - здесь неподходящее место для подобного разговора.
– Животные, - осмелился произнести я, не желая выглядеть бессловесным дураком, - составляют богатство нашей страны.
До сих пор не знаю, расслышал ли Дон Бернардо мои слова. Погрузившись в кресло, он начал монотонным голосом:
– Теперь, когда нам ничто не мешает, я поделюсь с тобой откровением. Волею случая я стал обладателем величайшей тайны. Поверь мне, юный Гарсия Лупо, открытие тайны влечет за собой множество неудобств. Я следую мудрому примеру поваров прошлого, передававших лучшее из своего опыта от одного поколения к другому - но так, что секрет не переставал быть секретом. Доверить что-либо толпе? Я пока что в своем уме. У меня нет сыновей по крови, но есть один по моей работе... Сынок, ты даешь слово, что не станешь об этом распространяться?