Планета грибов

Чижова Елена Семеновна

«Ладно… – Марлен пнул ногой снежную кучу. – Едем дальше. Теперь про людей. Согласись, сперва должен быть Страшный Суд, а уж потом, в зависимости от приговора, одних – в ад, других – в рай. Согласен?»

На этот раз он кивнул увереннее.

«А у Данте?» – «Что?» – «Они уже там. Хотя, заметь, никакого Страшного Суда еще не было». – «Ты уверен? – раньше он не задумывался об этом, но теперь как-то засомневался. – Хотя, конечно… Суд потом, когда все умрут, в смысле, конец света, Армагеддон…» – «Вот именно, – Марлен сделал страшные глаза. – А автор, заметь, жив. Это Вергилий

умер. Ну и остальные, которых они там встречают. Тебе не кажется, что Данте, как бы это сказать… воспел внесудебную расправу? Говоря по-нашему, “тройки” и все такое прочее?»

«Ну не знаю… – он поежился, не понимая: шутит или серьезно? Решил: шутит. – Как-то неловко, все-таки классик. Великое произведение, непревзойденное… И знаешь, – он заговорил увереннее, будто ступил на твердую почву. – Теперь уже не важно, насколько это соответствует Евангелию и вообще первоначальной идее. “Божественная комедия” лежит в основе других великих произведений, которые написаны позже. Это как, – взмахнул руками, – колонна. Выдернешь, и все рухнет. Расхождения, конечно, есть, но все равно Данте – переводчик божьего замысла». – «Вот-вот, – Марлен погрозил пальцем, кажется, пропустив божий замысел мимо ушей. – Именно что рухнет. Так ведь они так и рассуждают: дескать, одно дело, первоначальная идея… А уж что получилось, то и получилось. Победителей не судят. Главное – результат: великие свершения. И в космос первыми слетали, и в войне победили… А знаешь, что я думаю?»

Вот тогда Марлен и сказал, а он запомнил – слово в слово: «Не только Данте. Каждый человек – переводчик божьего замысла, только один уважает Автора, а другой несет отсебятину…»

Потом зашли в пышечную, их любимую, у ДЛТ…

Мотор за окном шумит все сильнее.

– Да что они там! – чувствуя, что сбился с мысли, встает и подходит к окну. Снова распахивает створку.

По улице, задрав ковш, как слон – хобот, движется трактор: решительно, но в то же время как-то суетливо и юрко, будто поигрывая всеми узлами и шарнирами.

Тут только заметил: соседскую машину отогнали подальше. За рулем сидит женщина – издалека он не видит ее лицо.

Как-то по-особенному мелко содрогаясь, трактор объехал ее слева и остановился у бетонных блоков. Тракторист выключил мотор. Два мужика – один, тот самый, с топором, другой с толстым мотком веревки, – подошли и встали у кабины. Размахивая руками, что-то втолковывали трактористу, который так и не вылез наружу: сидел и кивал.

«Рыть, что ли, собрались… – стоял, скрываясь за занавеской, стараясь не выдать своего присутствия. – Или блоки потащат?»

Между тем мужики отошли и встали у забора. Мотор снова заурчал.

Трактор содрогнулся и, по-хулигански вертя задом – точь-в-точь дворовый шпаненок, – отъехал назад.

Помедлил, сотрясаясь всеми железными внутренностями, будто примериваясь. С ковшом наперевес двинулся вперед. Зубастая боковина ковша уперлась в ствол, уходивший в небо. Сосна, выступившая за кромку леса, не шелохнулась. Тощие осинки подрагивали на ветру.

«С ума, что ли, спятил?.. Не мог объехать?..»

Тщетно перекрикивая рев мотора, мужики вертели руками, будто очерчивали круги. Тракторист рванул рычаг и пополз задним ходом – медленно и ровно, словно трактор успел приноровиться к дороге, усеянной мелкими рытвинами.

– Стой! Хорош! –

мужик с топором перекричал шум.

Глядя из окна, он видел голые руки тракториста, передергивающие рычаги. Мотор работал неровно, толчками, похожими на кашель.

– Давай! – мужик махнул топором.

Трактор двинулся вперед, рыча и наливаясь разрушительной силой – уже не шпаненок, дворовый парень, который успел вырасти, – глядя из окна, он видел, как раздуваются бока: заляпанные грязью, будто его только что сняли с черной работы.

Ковш уперся в могучий ствол. Высокая крона, раскинувшаяся над лесом, дрогнула и растопырила ветки, цепляясь за небеса.

«Что это?.. Что он?..» – он смотрел, не понимая, что происходит, но в то же время… В голову лезла неконтролируемая ассоциация. Нечто подобное он уже видел, по телевизору: человек, сидящий в кабине трактора, передергивал рычаги…

Мужик с веревкой запрокинул голову и крикнул неразборчиво.

Бока трактора вспучились надсадным ревом. Не выдерживая железного натиска, ветки разжали пальцы. Темный ствол качнулся, подаваясь вперед.

Другой мужик поднял руку и потряс топором. Вспыхнуло: «Как дикарь – палкой-копалкой».

Кряхтя и мелко перебирая ветвями, вековая сосна двинулась вперед, преодолевая сопротивление воздуха – разрывая твердь небес. Огромный ком свившихся корней поднялся и замер, как крик.

Трактор передернул ковшом, будто отряхнул испачканную руку.

На том месте, где только что стояла крона, сиял солнечный диск. Гладкий и ясно очерченный, словно витраж, выполненный на пустой небесной тверди. Он ужаснулся и отпрянул от окна.

То, что случилось, казалось невозможным, но оно случилось: ствол двинулся вперед. «Как… как Бирнамский лес, который не мог, но все-таки пошел на замок…»

Ходил, меряя шагами пространство чердака. Из-под стропил тянуло жаром, будто солнце наложило на крышу пылающие лучи.

Это ж надо! Что хотят, то и делают!..

Лишь бы отвлечься от родительских голосов, он выглянул снова.

Трактор успел уехать. Внизу работали мужики: суетились у ствола, обрубая ветки. Точнее, обрубал один, второй оттаскивал в лес, складывал кучей за ближними деревьями. Машина, которую отогнали от греха, стояла на прежнем месте. В кабине никого не было.

Раньше хоть лесника боялись… А теперь никого: ни бога, ни черта…

«Бог-то здесь при чем!» – он бросил раздраженно, не оборачиваясь.

Покончив с ветками, мужики возились с бензопилой: тот, кто орудовал топором, пытался запустить мотор. Мотор захлебывался, испуская бензиновую вонь.

Бог ни при чем, – они согласились. – А страх все равно нужен…

«Ага. Все остальное есть. Одного страха не хватает… Уж чего-чего…» – ответил и тут же пожалел: зря. Все равно не поймут. В искаженном мире, в котором они существовали, это слово имело другое значение: страх – синоним преданности и любви.