Планета КИМ. Книга 1
Шрифт:
— А Марс?
— На Марсе все же должна быть атмосфера, хотя и очень разреженная.{19} А главное, — здесь расстояние до горизонта уж больно мало.
— Да, — вспомнил Семен, — ведь я иду измерять понижение горизонта. Но только раньше надо посмотреть, не повредил ли толчок наших приборов. Осмотрели каюту и все находившиеся в ней вещи и машины. Оказалось, что все в целости. При установке машин и приборов профессор Сергеев принял во внимание возможность максимально-сильного толчка. Путешественники лишний раз убедились в предусмотрительности и точности
X. Исследование астероида
Одетый в водолазный костюм, Тер-Степанов представлял собою довольно уродливую фигуру.
Этот костюм был изобретен также профессором Сергеевым. Главным его свойством была теплонепроницаемость, так как температура на Луне (и на астероиде, конечно), благодаря отсутствию атмосферы, могла ночью падать до абсолютного нуля, днем же должна была стоять невыносимая жара. Теплонепроницаемость костюмов была достигнута тем, что материя, из которой они приготовлялись, имела зеркальные как внутреннюю, так и внешнюю поверхности, почти целиком отражавшие тепловые лучи. Поэтому тепло человеческого тела не пропускалось костюмом, и он предохранял тело от охлаждения. С другой стороны, палящие солнечные лучи почти не нагревали его.
Костюмы эти, наряду с тепловыми лучами, отражали и Милликэновы,{20} отбрасывая их обратно в пространство. Изобретатель назвал эти костюмы термосноарадиативными. Наши путешественники, для краткости, называли их термосными, а иногда просто водолазными. Резервуар со сжатым воздухом придавал человеку, одетому в костюм, вид чрезвычайно неуклюжего чудовища. Однако, этот резервуар был весьма важной частью костюма. Благодаря сильному сжатию, он вмещал запас воздуха на 12 часов. Очень остроумный прибор разрежал воздух до нормы и подавал его в рот, а углекислота выводилась наружу, как в обычном водолазном костюме.
Тер-Степанов подошел к выходу. Для того, чтобы при открывании двери воздух, наполнявший каюту, не улетучивался (воздухом приходилось дорожить), она была снабжена герметическим аппаратом. С помощью этого приспособления дверь открывалась по принципу, несколько напоминавшему вертящиеся двери в учреждениях, то-есть так, что, впуская или выпуская человека, она ни один момент не давала помещению сообщения с внешним миром.
И вот — щелкнула дверь, и Тер-Степанов — снаружи — первый из людей, чья нога ступила на почву чуждой планеты.
В этом костюме, со всеми его приспособлениями, на Земле нельзя было бы сделать ни одного шагу без посторонней помощи. Но здесь сила тяжести была, все же, значительно меньше, и в костюме было легче двигаться, чем на Земле в обычной одежде. Тер-Степанов быстро спустился вниз, на поверхность неведомой планеты, залитую не очень ярким солнечным светом. Это была однообразная равнина, покрытая темным грунтом. Семен нагнулся и не без усилия (грунт был плотен, как-будто утрамбован) набрал полную горсть этой «земли». Его поразила ее тяжесть. Повидимому, верхний слой планеты состоял из вещества, гораздо более плотного, чем обычная земная почва. Поверхность планеты была ровная, без заметных возвышений. Зато она была усеяна воронками самых разных размеров. Нередко на дне воронки лежал камень. Камни были
Семен отошел на очень небольшое расстояние, и ракетный корабль, резко возвышавшийся на гладкой маленькой равнине, исчез за горизонтом. Он сделал несколько шагов, и корабль вновь открылся его взору. Семен быстро произвел необходимое измерение и вернулся обратно.
Едва он вошел в каюту и товарищи окружили его, готовясь засыпать вопросами, как произошло новое поразительное явление: день разом превратился в черную ночь. Этот переход был столь резок и стремителен, что все даже рты раскрыли от изумления.{22} Веткин в неожиданно наступившей темноте налетел на лежавший теперь на полу библиотечный шкаф и по этому поводу рассердился:
— Ну, и планетка! Всё не как у людей!
— Не хочешь ли домой, душа моя? — съязвила Нюра, и ее реплика напомнила всем о том, в сущности, безвыходном положении, в котором они находились. Но теперь уже никто не предавался отчаянию: все были заняты перевариванием уймы новых впечатлений, сыпавшихся на них. Сеня Петров включил свет, и все опять окружили Сергеева, требуя объяснений по поводу столь внезапно, «не по-людски», наступившей ночи.
— Ничего нет удивительного, — заявил Сергеев, щуря под пенсне близорукие глаза.
— Как ничего?
— Как ничего?
— Как ничего?
— Не все сразу, — тем более, что вы повторяете друг друга. Ну, вот, товарищи. Сумерки, к которым мы привыкли на Земле, — не что иное, как атмосферное явление. А здесь атмосферы нет. Следовательно, ни вечерних сумерок, ни утреннего рассвета не должно быть. Только и всего.
— Ну, товарищи, теория потом, — сказал Тер-Степанов, — а сейчас мне интересно узнать результат моего хождения.
Он уже успел освободиться от неуклюжего водолазного костюма. Подставив найденное Тер-Степановым значение угла Х в свою формулу, Сергеев быстро вычислил длину радиуса планеты.
Затем он подошел к лежавшему на полу библиотечному шкафу и, хотя в нем царил сильный беспорядок, без труда нашел нужную книгу. Открыв ее и перелистав, он взглянул в таблицу и тотчас же испустил торжествующий крик:
— Планета наша определена совершенно точно! Это — Церера. {23}
— Ну, и фамилия, — поморщилась Нюра. — Это на каком же языке?
— На латинском, — сообщил Костров. — Церерой древние римляне называли свою богиню земледелия.
— Религия — опиум для народа, — решительно заявила Нюра. — Предлагаю переименовать нашу планету.
Все было выпучили на нее глаза, так необыкновенно было ее предложение. Но через минуту Сергеев сказал:
— А ведь Нюра права! И в этом ничего не будет обидного для памяти астронома Пиацци, который открыл эту планету: ведь право первых путешественников, попавших сюда, не меньше в этом отношении, чем право астронома, впервые увидевщего планету в телескоп. Но какое же мы дадим ей название, чтобы оно действительно имело живой смысл, а не было мертвым в роде мифологического имени?
Нюрой овладел экстаз. Она вскочила на стол и громко заговорила: