Планшет разведчика
Шрифт:
Леша с ожесточением роется в карманах и, не найдя того, что искал, зло сплевывает.
Микола с тревогой смотрит на товарища. Тот пожимает плечами и что-то шепчет наводчику.
— А раньше что же? — быстро спрашивает Микола.
— Раньше еще не край был! — твердо отвечает Леша.
Схватив свой вещевой мешок, он извлекает оттуда туго свернутое, почти черное полотенце. Под ним чистая портянка, в которую завернуты три больших сухаря.
Микола отвернулся к пулемету, не смотрит. А Леша взял мою руку и сует в нее сухари.
— Вот,
Смотрю в его скуластое, словно высохшее от усталости и голода, лицо. Знаю, что ребята сами уже давно не ели. Да будь я проклят, если возьму их последние сухари! Тем более что я подкрепился ягодами шиповника, а они, наверно, и такого лакомства не видели.
— Вы мне своих сухарей не предлагайте, — отказываюсь я. — За кого вы меня принимаете?
— А между прочим, один сухарь здесь не наш вовсе. Это, товарищ майор, от дяди Васи наследство…
Кончаем на том, что честно делимся. Сухарей-то ведь три. Каждый жует свой сухарь, стараясь продлить небывалое удовольствие. Жуем, потому что знаем — сейчас действительно, как сказал Леша, «край».
Выстрелы снова отвлекают нас. Микола отбил еще одну вылазку. Он оборачивается ко мне и вдруг весело, задорно смеется.
— Да не журитесь вы, товарищ майор! Не меньше нашего вам достанется. Их на дороге, — кивает он в сторону немцев, — ой-ой сколько!
Сравнительно легко мы прорываемся к кургану в сторону от шоссе. Мы с Лешей броском подымаемся на курган, тащим с собой трофейные автоматы и почти весь запас патронов. Какая удача! На самом гребне вырыто несколько глубоких окопов. Они позволяют занять круговую оборону. Микола ползет следом за нами. Он то и дело поворачивает по кругу пулемет, короткими очередями, заставляет фашистов держаться на приличном расстоянии и не дает им вести прицельный огонь.
Видимо, против нас воевали действительно фольксштурмовцы — новобранцы или тыловики. Рассеянный огонь автоматов кое-как сдерживает их пыл и помогает Миколе с пулеметом добраться невредимым до гребня кургана.
Хрипя, вваливается Микола в окоп. Не успел отдышаться, как уже занял огневую позицию. Молча кивает мне. Я и сам знаю, что мне давно пора в дорогу, но тяжко оставлять товарищей. Да и как уйти, как бросить их? И патронов-то в обрез!
Леша, как бы в ответ на мои сомнения, быстро перебежал к соседнему окопу и притащил оттуда охапку немецких шинелей и ящик с патронами.
— Я давно приметил, где фриц каптерку устроил! — ухмыляется он. — Нам теперь патронов на всю ночь хватит.
Прощаемся. И адреса записать нечем. Стараемся заучить наизусть.
— Ну, все, — бросает мне через плечо Микола. — Поспешайте-ка швидче, пока огонька нема. — Он снова прильнул к пулемету и дал длинную очередь. — Час выходит.
— Прощайте, друзья! Век не забуду…
На сборы и минуты много. Документы? На месте.
Выскочив из окопа, сбегаю по холму. И вдруг слышу отчаянный крик:
— Стой, майор! Стой!
Быстро возвращаюсь назад. Что стряслось?
— Зря я из-за шинельки под пули совался? — У Леши дрожат губы, а голос ломается. — Зря?
Микола тоже строго смотрит на меня.
— С одной своей пистолью сквозь дивизию не пробиться. Как куропатку, подстрелят! Маскировка требуется…
Леша протягивает мне шинель мышиного цвета, я отказываюсь. Так не хочется надевать чужую, вонючую шинель. Шел же я налегке, перемогался, авось не замерзну. Не надену я эту шинель.
Снова собрался выскочить из окопа.
— Нечего шинелью кидаться, — в голосе Ми колы появляются командирские нотки. — Она сейчас больше автомата стоит!
Для Миколы очевидно, что я веду себя легкомысленно, и он чувствует за собою право командовать.
— Сбросить всегда успеешь, — уговаривает и Леша. — Зато угреешься. Опять же видимость совсем другая… Пусть Гитлер думает, что у него на солдата больше.
Действительно, чего это я ломаюсь?
Леша помогает мне напялить немецкую шинель. Ну, уж раз маскировка, то маскировка! Я наглухо застегиваю шинель на верхнюю оловянную пуговицу — до самого подбородка.
— Смотри-ка ты, чистый фриц! — бурно обрадовался Леша, а взглянув на рукав моей шинели, добавил: — Обер-ефрейтор даже!
Леша ручищей погладил обер-ефрейторские нашивки на моем рукаве.
Я торопливо подпоясался и неожиданно заорал на оторопевшего Лешу:
— Хенде хох, руссише Иван!
Ребятам весело.
— Быстро в чужую шкуру влез, — ухмыляется Микола, не отходя от бруствера окопа. — Каску не забудь. — Микола бросает мне немецкую каску, она валяется у него под ногами.
Я нахлобучиваю каску — как по заказу! Леша тем временем подает мне один из трех трофейных автоматов.
Ну, вот и все. Снова до боли сжимаем друг другу руки. Никто из родных никогда не был так дорог, как эти вчера еще неизвестные мне товарищи.
Сбегаю к подножью кургана по тому скату, где немцев нет. Ни одна пуля не просвистела близко. Да и вообще утихла стрельба. Оглядываюсь на ходу поблескивает лопата на нашей новой позиции, взлетают комья земли — закрепляются пулеметчики.
В последний раз, задержавшись на миг, гляжу туда, где остались товарищи.
Дорогие мои!.. Все бы отдал, чтобы снова встретиться с вами!.. В тяжкий час оставил я вас и сам остался без вашей помощи. Этого требует воинский долг, знаю, что требует, а щемит, щемит сердце… Леша машет мне лопаткой.
То-ро-пись! — несет ко мне ветерок Лешин голос, ослабленный расстоянием. — Торопись!
Последний взмах рукой, и я скрываюсь на опушке рощицы.
Бежать теперь не к чему — беспричинно бегущий немецкий обер-ефрейтор только вызовет ненужное подозрение. Пересекаю жиденькую рощицу и выхожу на шоссе.