Плащ и шпага
Шрифт:
— Граф де Шарполь желает иметь честь быть вам представленным, графиня, — сказал он.
Графиня де Суассон подняла глаза, между тем как Югэ кланялся ей. На её лице отразилось удивление. На минуту она смешалась, но потом овладела собой и сказала ему:
— Очень рада вашему появлению при дворе и надеюсь, что вы встретите здесь достойный прием.
— Я уже встретил его, потому что графиня де Суассон так снисходительно дозволила мне иметь честь быть быть ей представленным.
— Это он! — подумала она… — А? Грубиян, однако ничего не теряет при свете! Важный вид, прекрасные манеры и приятное лицо…
Сначала Олимпия не обратила на него, казалось, особенного внимания, но Югэ скоро заметил, что она довольно часто бросает взор в его сторону.
Скоро за этими взглядами последовала приветливая улыбка.
— Держись! — сказал он себе, вспомнив советы Брискетты. — У этой графини лицо так и дышит умом и хитростью!
Утвердившись в своем решении, Югэ притворился равнодушием, принялся бродить взад и вперед и прятаться по темным углам, как человек, поглощенный одной мыслью. Раза два или три Олимпия постукивала от досады веером по ручке кресла. Он делал вид, что ничего не замечает.
Вдруг появилась Орфиза де Монлюсон. В одну минуту все было забыто. Югэ подошел к ней так поспешно, что графиня де Суассон не могла не заметить. Орфиза с ним — и для него больше ничего не существовало! Его отвлекло только появление принцессы Мамьяни, к которой он пошел навстречу. Она указала ему на пустой стул возле себя.
— Так вот наконец здесь у королевы я могу поздравить вас с переменой судьбы! — сказала она. — На днях вы ещё скрывались, а теперь вы состоите в свите короля. Какие же ещё ступени наверх остаются перед вами?
Югэ пролепетал несколько слов в извинение: он осажден многочисленными заботами…
Она прервала его:
— Не извиняйтесь. Расставаясь с вами в то утро, когда вы шли искать помощи у графа де Колиньи, я вам сказала слова, смысл которых вы, кажется не совсем поняли: вы любили меня всего один день, а я буду предана вам всю жизнь! Неблагодарность ваша не может изменить меня, ещё менее — отъезд, разлука. Что со мной будет — не знаю, но какова я теперь, такой и останусь.
Она увидела Сент-Эллиса, который, узнав о её приезде, шел к ней. Но прежде, чем он мог услышать разговор с Югэ, она прибавила грустным голосом:
— Впрочем, как я могу жаловаться на вас? Вот ваш друг, маркиз де Сент-Эллис, питает ко мне такое же глубокое чувство, как я питаю к вам. Но разве меня это трогает? Вы мстите мне за него.
Скоро графиня де Суассон ушла вслед за удалившейся королевой и осталась в своих комнатах. Она отослала всех, кроме Брискетты.
— Ваш граф де Монтестрюк — просто дерзкий грубиян, — сказала она, сделав ударение на слове "ваш".
— Графиня изволила употребить местоимение, дающее мне слишком много чести, но я позволю заметить, граф де Монтестрюк — вовсе не "мой".
— О! Я знаю теперь, кто завладел его сердцем.
— В самом деле?
— Он даже не дал себе труда скрыть это! Она была там, его героиня, его божество! Графиня де Монлюсон, он обожает её.
— Да, совершенное безумие!
— А забавней всего то, что пока он пожирал её глазами, другая дама, итальянка, принцесса Мамьяни, показывала ясно, что пылает страстью к нему!
— Да это настоящая эпидемия! И графиня уверена?
— Меня то не обмануть… Мне довольно было взглянуть раз на них троих, чтобы все стало ясно… А впрочем, какое мне дело до всего этого? Это просто неуч, не заметивший даже, что я существую.
— Вы, которая видела у ног своих короля и могла бы видеть самого Юпитера! Накажите его презрением, графиня.
— Именно так. Но я хочу прежде узнать, такой ли у него слепой ум, как слепы глаза! Если бы он только заметил, что я стою его Дульцинеи, как бы я его наказала!
— Без пощады! И как вы были бы правы!
— Да? Так ты думаешь, что я должна ещё принять его?
— Разумеется, если это доставит вам удовольствие, а для него послужит наказанием. Боюсь только, чтобы в последнюю минуту ваше доброе сердце не сжалилось.
— Не бойся… Даже если он станет каяться и сходить с ума от любви у моих ног…
— Он будет у ваших ног, графиня!
— Я поступлю с ним, как он того заслуживает. Я буду безжалостна.
— И я тоже не пожалею его, когда его оцарапают эти ноготки, — сказала Брискетта, целуя пальцы графини. — И если бы даже вы укусили его побольней, графиня, сколько других позавидовали бы такому счастью!
— Отчего же нет? Передай ему, что я жду его завтра при моем малом выходе.
Брискетта собралась уходить, но графиня, спохватившись, сказала:
— А я забыла Морица, графа де Суассона, моего мужа! Бедный Мориц!
Брискетта едва не расхохоталась и поспешила выйти.
23. Что хочет женщина
Между тем двор переехал из Фонтенбло в Париж, где король чаще имел возможность беседовать о своих честолюбивых планах с Летелье и его сыном, графом де Лувуа, уже всемогущем в военном ведомстве.
Обергофмейстерина королевы, само собой разумеется, тоже переселилась в Лувр с её величеством. Так же точно поехали в Париж и все придворные, молодые и старые. В Париже их ожидали те же самые интриги, нити которых были завязаны в Фонтенбло любовью, тщеславием и честолюбием.
Югэ, хорошо направленный Брискеттой, появился на другой же день при малом выходе Олимпии, а вечером его увидели опять на игре у королевы. Как некогда суровый Ипполит, он, казалось, смягчился к хитрой и гордой Ариции, которая разделяла, как уверяли, с маркизой де Лавальер внимание его величества короля и держала в страхе половину двора под своей властью. Но Югэ действовал, как ловкий и искусный дипломат, которому поручены самые трудные переговоры: он поддавался соблазнам её ума и прелестям её обращения медленно, постепенно, мало помалу, не как мягкий воск, тающий от первых лучей огня, но как твердый металл, нагревающийся сначала только на поверхности. Олимпия могла считать шаг за шагом свои успехи, ей нравилась эта забава, и она тоже невольно поддавалась увлечению. Ей было ново встретить сердце, которое не сдавалось по первому требованию. Это сопротивление приятно волновало ее: это была приправа, будившая её уснувшие чувства и притупленное любопытство.