Плащаница колдуна
Шрифт:
– Хорошо, что предупредил. У меня к тебе еще одна просьба, Хомыч. Покарауль, пожалуйста, мою подводу. Я человек небогатый, но отблагодарю.
– Это мы можем, – кивнул Хомыч. – А с бурдюком-то как? Оставишь, что ли?
– Оставлю. Только много не пей. Я слышал, от водки люди дуреют.
– Насчет этого не беспокойся, – заверил его Хомыч. – Я свою меру знаю.
Он подмигнул путешественнику и снова приложился к заметно отощавшему бурдюку.
Комнатка была небольшая. Из мебели только кровать, стул
Лежащая в постели девушка была тонка и изящна. Лицо скуластое, загорелое, с нежными чертами. Глаза большие, ярко-синие. Волосы темные, мягкие. Зовут Диона. Странное имя, нездешнее.
Глеб Орлов опустил босые ноги на пол и покосился на кисти рук Дионы, обмотанные белыми тряпочками.
– Ты так и не сказала, что у тебя с руками.
Диона, едва прикрытая одеялом, отвела взгляд и удрученно вздохнула.
– Кипятком обварила. А тебе было противно?
Глеб покачал головой:
– Нет. Ты показывала руки лекарю?
– Показывала. Он дал мне траву и велел прикладывать.
Глеб кивнул. Затем достал из берестяной коробки самодельную сигарету, набитую сушеной и измельченной бутовой травой. Не «Мальборо», конечно, но на безрыбье и рак рыба. Впрочем, Глеб давно забыл вкус настоящих сигарет. Как и многое другое из того, что связывало его с прошлой жизнью.
– Первоход, – тихо окликнула его девушка. – Ты придешь ко мне еще?
Глеб высек из огнива клочок огня и зажег сигарету. Скользнул взглядом по ладной фигурке девушки, затем перевел взгляд на ее загорелое лицо с темными губами.
И акцент у нее какой-то странный.
– Откуда ты, Диона? – спросил Глеб.
– Издалека, – ответила девушка.
– И давно здесь работаешь?
– Четвертый день. А ты почему спрашиваешь?
Глеб выдохнул густое облако дыма, посмотрел сквозь него на девушку и спросил:
– Нравится работа?
Диона улыбнулась и ответила томным голосом, явно повторяя преподанный сводней урок:
– С тобой мне понравилось. Очень!
И все-таки странно, как такая красивая и юная девушка оказалась в утешном доме, снова подумал Глеб.
Впрочем, всякое бывает. Крепко затянувшись сигаретой, Глеб погасил окурок в кадке с геранью, обул кожаные ичиги, поднялся с кровати и привел в порядок одежду. Потом потянулся в карман за деньгами.
– Сколько?
Диона назвала цену.
Орлов удивленно приподнял брови. Не слабо! Такую цену за людей обычно не платят. Вот если бы Диона была волколаком…
Глеб представил себе собаку с головой Дионы и поморщился. Мерзость. Удивительно, как много вокруг извращенцев, готовых платить огромные деньги за коитус (иначе это и назвать нельзя) с лесной нечистью.
– Хозяин дорого тебя ценит, Диона, – сказал Глеб и выложил на стол несколько золотых монет.
Девушка хороша и мила, но жалеть ее не стоит. Силком ее сюда никто не тянул. В Порочном граде все работают по доброй воле. Кроме, конечно, запертых в клетки тварей, добытых Глебом и его коллегами-ходоками в Гиблом месте.
Последние пять лет сильно изменили Глеба. Прошлая жизнь теперь представлялась ему далеким полузабытым сном. Новый альбом Алины Полях, кутежи русских олигархов в Куршевеле, репортажи из ночных клубов Москвы и Питера – все то, о чем он когда-то писал, теперь казалось ему сущим бредом.
Реальность – настоящая, с запахом, вкусом и болью – была здесь. За много лет до наступления христианской эры, в жестоком языческом мире, по сравнению с чудесами которого все «чудеса» двадцать первого века представлялись ничтожными дешевыми фокусами.
Попрощавшись с Дионой, он вышел в коридор и стал спускаться вниз по узкой деревянной лестнице.
Глеб залпом выпил холодную водку и поставил оловянный стаканчик на стойку. Водка была неважная, хотя Фрол (Глеб сам его этому научил) прогонял ее для очистки сквозь древесный уголь.
Занюхав водку горбушкой хлеба, Глеб достал из кармана самодельную оловянную вилку, наткнул на зубья соленый рыжик и отправил его в рот.
В кружале играла музыка. Ритмичный грохот барабана перекрывал перезвон бубна и тонкое, бьющее по нервам завывание флейты. На стенах горели факелы, а на круглом возвышении, отгороженном от переполненного народом зала железными прутьями клетки, извивалась в нелепом танце женщина-нелюдь.
Ее огромные молочно-белые груди размеренно колыхались из стороны в сторону, а шесть необычайно гибких рук складывались в удивительные фигуры, подчеркивая ритм музыки.
Глеб знал, что эти грациозные руки, увенчанные длинными когтистыми пальцами, так сильны, что могут легко задушить даже быка.
Эту грудастую мегеру он сам поймал позапрошлой зимой. Защищая свою жизнь, девчонка едва не сломала ему шею.
– Озар! – окликнул Глеб целовальника. – Дай мне кувшин!
Целовальник Озар, огромный флегматичный мужик, нагнулся, открыл крышку погребка, достал с ледника запотевшую глиняную крынку, запечатанную притертой пробкой, и поставил на стойку.
– Из Гиблого места? – поинтересовался он, скользнув взглядом по усталому лицу Глеба.
Тот взял стаканчик и кивнул:
– Угу.
– Понятно. – Озар помялся немного и сказал: – Тут такое дело, Первоход… Брательник мой младший хочет стать ходоком. Я ему пытался втолковать, что все это дурь да блажь. Рассказывал, что у ходоков не жизнь, а сплошное мучение. Что они мрут, как мухи. Что их не любят ни боги, ни духи, ни люди. А он ни в какую. Уперся, и все тут. Уж и не знаю, как его отговорить. Вот я и думаю: может, ты подсобишь?
– Как?
– Потолкуй с ним. Расскажи чего-нибудь. Тебе и выдумывать ничего не надо, от твоей правды любого человека наизнанку вывернет. Пусть он просто в глаза твои посмотрит. Подсобишь?