Пластиглаз

Чекунов Вадим

– Нравится?
– спросил дяденька и подмигнул.

Машенька кивнула.

– Это ты сам нарисовал? А зачем?

Дяденька достал сигареты. Закурил.

– Да друзья нарисовали. Давно еще... А затем - так надо... «По морям, по волнам, сегодня - здесь, завтра - там!» Знаешь такую песенку? А вот ещё есть, смотри!

Дяденька , выпустив струю дыма, зажал сигарету зубами и обеими руками задрал рубашку. На тощем белом животе Машенька увидела паутину с зелёным пауком в центре.

– А у меня тоже паук есть,

только не нарисованный, а настоящий! Он добрый и мой друг. У тебя злой и страшный, а у меня добрый! И кораблик - смотри! Деда сделал!
– Машенька протянула кораблик.

Дяденька, хмыкнув повертел игрушку в руках. Вернул Машеньке:

– Красивый.

Машенька огляделась.

– А где же Света с тетей Леной? Куда они подевались?

– А они, это ...
– дяденька тоже осмотрелся.
– Гулять они пошли. Воздухом подышать. Позагорать.

– На речку?
– загрустила Машенька.

– Во... на речку. Ну да... на неё самую...

Машенька внимательно посмотрела на дяденьку.

– А ты правду сказал, что у каждого папа есть? И у меня тоже? Он ко мне приплывет?

Дяденька несколько раз подряд затянулся. Бросил сигарету под ноги. Затушил каблуком.

– Ну, насчет папы не знаю. Тут уж как получится. А принц к тебе приплывет, точно. Под алыми парусами!

Резко и сильно, не вставая со стула, дяденька ударил Машеньку кулаком в губы.

Кораблик отлетел в сторону.

Машенька упала.

Подскочив, дяденька навалился ей коленом на грудь - что-то отчётливо хрустнуло - и ещё несколько раз ударил по лицу.

Всмотрелся.

Машенька была без сознания.

Трясущимися непослушными пальцами расстегнул молнию на брюках, и высвободив набухший коричнево-сизый член, запихнул его в окровавленный рот Машеньки. Закатил глаза - подбородок заблестел от потекшей слюны, - и в ту же секунду задергался, извиваясь, стукнул кулаками по доскам пола, захрипел и закашлялся.

Встал. Ладонью вытер пах. Задёрнул ширинку.

Выкурив две сигареты подряд, сплюнул тягучей горькой слюной и принялся неторопливо паковать вещи.

Уже застёгивая молнию набитой доверху сумки, обернулся на звук.

Машенька, закрыв глаза, лежала на спине. Ноги скребли по полу. Тело содрогалось. Её толчками рвало кровью, перемешанной с йогуртом и спермой.

– Где два, там и три...
– сказал сам себе, и подняв девочку за руку и ногу, перенёс, брезгливо морщась, в комнату тёти Лены, пинком открыв дверь.

Бросил на тахту, покрытую липким и мокрым одеялом. Из под одеяла безжизненно свешивалась рука с маникюром.

С подоконника взял заляпаный плотницкий топор с налипшим на лезвие пучком волос.

Сорвал с вешалки шкафа бежевую ветровку и накинул на Машеньку.

Несколько раз с силой опустил топор. Ветровка скомкалась и потемнела.

Бросил

топор на пол и вышел из комнаты, плотно притворив дверь.

***

Солнце клонилось к лесу, взблескивая и отражаясь в речке, рельсах станции и крышах поселка. Листья деревьев темнели под красноватыми лучами. Где - то далеко работала циркулярка. Лениво лаяла чья-то собака. Оглушительно стрекотали кузнечики.

Вверх по улице поднимались бабушка и дедушка Машеньки.

Маньяк

Маньяк остановился метрах в двадцати от входа в школу.

Здесь, в тени пыльных листьев невысокого каштана, находился его наблюдательный пункт.

«Не лучшее место», - в очередной раз отметил маньяк, скользнув взглядом по сторонам. Слишком открыто. Со школьного крыльца его не заметят, но со стороны шоссе и магазина у остановки - он у всех на виду. Гораздо надёжнее было бы занять позицию у гаражей. Ещё лучше - снять один из них и оборудовать лежку по всем правилам - тем, что узнал на войне и довёл до ума уже после.

Две разные, будто и не его они вовсе, жизни. Но в обеих, если решал получить, что выбрал, требовался один и тот же набор.

Терпение. Выдержка. Наблюдательность. Скрытность. Выбрать и оценить свою цель. Выследить. Оказаться там, где не ждут и остаться невидимым. Долгие часы, а часто и сутки выжидания.

Так охотится умный, матёрый охотник. Всё ради одного выстрела. Ради решительного, неумолимого, мгновенного змеиного броска.

Там для одних он был военным преступником, для других - почти героем. Здесь он - выродок, нелюдь. Бешеный зверь.

Ерунда.

В пластиковой папке, рядом со своей коллекцией, маньяк хранил все найденные о себе статьи. Ложь и полная чушь, заурядная газетная стряпня, но важно было другое. За ним тоже ведут охоту. Не такие умные, как он, но их - целая стая. Опытная, подгоняемая хозяевами с самого верха обозлённая стая.

За стаей - сила и власть.

Смертельный гон не остановить. Стая не бросит след, одиночка не сдастся. Пока он невидим, пока идёт на несколько шагов впереди - он неуязвим.

Маньяк лишь опасался сбоя. Что-то может пойти не так. Останется незамеченной мельчайшая деталь, на долю секунды замешкается послушное, тренированное тело:

Опасно, когда вдруг находит неожиданно, приступом, без тех хорошо знакомых ему симптомов - предвестников вылазки. Когда обрушивается лавиной, придавливает, будоражит и крутит плоть. Обволакивает, пропитывает насквозь косматым чёрным облаком, шевелясь и сверкая в мозгу сварочными вспышками:

Крыльцо пустовало.

Залитый солнцем асфальтовый пятачок перед щербатыми, стёртыми до округлости ступеньками был густо заплёван и усеян окурками.

Маньяк усмехнулся.