Пластикодрама: Новые направления в арт-терапии
Шрифт:
«Танцующая скульптура»
Актер принимает любую выразительную позу. Под задаваемые ведущим ритм и темп движения тело актера включается в постоянную игру форм, задействуя в «мультовой» технике все ведущие суставы. В процессе этюда мы акцентируем внимание актера на таких признаках, как амплитуда и форма движений, эмоциональное состояние, стилистика исполнения. В этюде оцениваются характер создаваемых образов, степень законченности и конгруэнтность принимаемых поз, эстетика и естественность движений актера. Прием «танцующая скульптура» также используется нами для раскрытия креативных способностей человека посредством пластического движения, для наработки у него новых паттернов двигательного стереотипа.
«Завороженный мяч»
Участники сессии становятся по кругу либо по парам друг напротив друга. Владелец «мяча» (следует обрисовать контуры и
«Механический клоун»
Весело проходит выполнение этюда по оживлению мимики лица. Оказывается, в «мульте» можно целовать, кусать, зевать, высовывать язык, жевать, моргать, от удивления поднимать брови, нахмуривать, лукавить глазами, вращать ими в различных направлениях. Этот этюд нравится участникам арт-сессии, своей доступностью и необычностью удерживает их внимание длительное время. С одной стороны, это позволяет снимать излишнее психофизическое напряжение, «окаменелость» (масковость) в лице, с другой – помогает научиться контролировать работу лицевых мышц.
«Мультовая» техника движения является неповторимым, уникальным приемом для диагностики и развития уровня внутренней свободы, когнитивной сферы сознания. «Мульт» сценически и терапевтически притягателен, возможности по расширению мультовой техники безграничны, что позволяет говорить о большом терапевтическом и развивающем значении когнитивных техник движения.
В современном танце «брейк-данс» отражены особенности многоязычных пластических, танцевальных школ мира. Брейк-данс пришел к нам из Америки. Прародителями «ломаного» танца скорее всего были ритуальные и шаманские движения выходцев из Африки. Эстетизирующую роль для формирования брейковских техник имела компьютерная культура. В какой-то мере брейк-данс пересекается с психоделической танцевальной культурой – японской традицией «Буто».
«Буто» возникло в середине 50-х годов ХХ в. в японской альтернативной танцевальной субкультуре как антитеза распространяющегося влияния поп-культуры. Несколько молодых танцоров из Токио, опираясь на национальные культовые особенности и историю традиционного японского театра но и кабуки, создали новый психоделический стиль «Буто». К настоящему времени субкультура «Буто» принята танцевальным миром Европы и Америки, она оказала свое влияние на развитие современного модерн-балета и театра движения. Во время работы в московском театре «На досках» автор впервые познакомился с техникой «Буто» на тренингах японского мастера Мин-Танака, а в последующие годы неоднократно наблюдал технику «Буто» и в театрах Западной Европы. Непосредственное участие в перформан-сах театра «Буто» и практическое освоение техник позволили нам исследовать содержание и влияние на психику и тело приемов «Буто» и их терапевтическое воздействие.
Автор хотел бы поделиться своими впечатлениями от восприятия выступлений театра «Буто» в Москве и в Берлине. Нам не хотелось бы ставить определенных акцентов в оценке увиденного, но нижеприведенные наблюдения, на наш взгляд, представляются ценными для понимания механизмов и характера воздействия танцевального (невербального) искусства на психику человека.
Во время приезда на гастроли в Москву в начале 90-х театра Мин-Танака о «Буто» знали только некоторые студийные профессиональные театры столицы и Санкт-Петербурга. В воображении «Буто» связывалось с экзотическими традициями японского театра но и кабуки. Представлялись строго выстроенные ритуализированные сцены, сдержанные и эмоционально-нейтральные... На первом представлении зал был полон. На сцене, в «Черном кабинете», под синтезируемую компьютером музыку двигались в особой кошачьей пластике актеры. Казалось, у них нет веса; они как будто парят в пространстве, свободно перемещаясь как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскостях и постепенно притягивая к себе внимание аудитории. Завораживание публики усиливалось и эмоциональным накалом сцен, и монотонным движением персонажей. Зритель постепенно погружался в состояние глубокой суггестии, очарованный бестелесностью актеров. Действие разворачивалось в неопределенном месте, в неопределенном пространстве, сюжет как таковой отсутствовал. Актеры двигались, сливались в единый конгломерат, надрывно дрожали, смеялись, рыдали, истерически ругались, и все это без единого звука. Кому-то в зале стало плохо, кто-то вышел, держась за сердце, кто-то – с тяжелой головой. Действие продолжалось 1,5 часа. К концу спектакля зал превратился в тягучую неоднородную массу. В воздухе висело напряжение, дискомфорт, что-то чуждое, не свое. Аплодировали много, но как-то вяло, не от сердца. Люди вставали тяжело, медленно, погруженные в себя покидали зал. Пустое пространство оставалось отчужденным и тогда, когда зрители разошлись, актеры убрали декорации. Что-то липкое, навязчивое, тяжелое висело в атмосфере театра.
На следующий день во время семинара с Мин-Танакой автор спросил у него: «Задумываетесь ли Вы о влиянии Вашего искусства на состояние людей?» Несколько удивленный Мин-Та-нака резко ответил: «Плох тот танцор, который думает о зрителе...»
У себя на родине под Токио театр Мин-Танаки имеет свою ферму, на которой выращивает экологически чистые овощи и фрукты. Труппа живет коммуной, половину дня посвящая занятиям сельским хозяйством, а оставшуюся часть – театру. На базе театра постоянно работает международная школа по обучению техникам «Буто». Синтез искусства и природы обнаруживает себя и в постановке сцен, включающих в театральное действие домашних животных. Философия транс-цендентальности и диалектики микро– и макрокосмоса прослеживается во всех сценических действиях театров «Буто», сознательно погружающих зрителя в пространство и символику архетипа, в трансовое состояние. Крик и смех, истерические, кататонические состояния психики выступают как самодовлеющие, доминирующие элементы «Бу-то»-сцен. Проживание на грани возможного, стремление вырваться из повседневной реальности через боль и агрессию превратили театр «Буто» в место магического действия. На глазах у зрителей актеры сознательно погружаются в пограничные состояния психики и через страдания и транс пытаются сбросить с себя социальные маски, обрести подлинно человеческое лицо.
В конце 90-х годов в Западном Берлине автор наблюдал выступление другого японского театра «Буто». В студии собралось немногим более 100 зрителей, и все с нетерпением ожидали таинства.
Под звуки электронного синтезатора медленно из зала вышел голый человек (зрители могли наблюдать только его торс). Напряжение росло, все говорило о готовящемся откровении, но... актер продолжал свое шествие и 5, и 10, и 15 минут. Зрители томились ожиданием события, но оно так и не произошло. Спустя некоторое время кто-то выбросил актеру одежду, и он, преобразившись, чуть изменил стилистику своего действия, направив вектор своего движения теперь уже в сторону зала. В течение последующих 30 минут актер мастерски выполнял ряд пластических этюдов, однако отсутствие в его действиях эмоциональности и сюжетности разочаровало зрителя. Послышались голоса: «Верните мои деньги!» Действие закончилось, оставив большинство зрителей в состоянии недоумения. Погруженность актера на сцене в состояние трансового переживания своей самости не затронула глубинных чувств аудитории. Зал оставался холодным, в воздухе витали вопросы: «Зачем? Почему?» Возможно, для танцора его внутренний мир был значим и самодостаточен, но для зрителей «Буто» оставалось чуждым, мертвым. Демонстрируя европейскому человеку танцевальное искусство транс-культуры, японские актеры, по-видимому, не знают о механизмах и процессах восприятия и сопереживания представителей иного этноса. Перенос модели миропонимания несет в себе скорее антитерапевтическое воздействие на психику.
В отличие от «Буто» техника «резины» не предполагает вхождения актера в трансовое аффективное состояние. Техника «резины» позволяет актеру естественным образом снимать следы негативного переживания от восприятия танца, направлять внимание на воспроизведение сильной «каучуковой» пластики. Движение характеризуется контролируемым вытягиванием связок, суставов тела, находящегося при этом в сбитом, упругом состоянии. После десятиминутного пребывания в состоянии «резины» тело становится плотным, наполненным, гибким, «восковым». Человек в состоянии полного сознания может достигнуть эффекта «восковости» – трансового явления, демонстрируемого во время сеансов гипноза. При «восковом» состоянии пластики человека могут располагать на спинках стульев, изменяя положение его конечностей в разных плоскостях и формах. Со стороны тело напоминает пластилиновую фигурку; в любой, в самой необычной, трудно удерживаемой в нормальном психическом состоянии позе загипнотизированный человек чувствует себя комфортно, не прикладывая при этом ни малейшего усилия для удержания позы.
Подобный эффект может возникнуть и при самопогружении актера в состояние «резины». Но в отличие от «воскового» человека он сам способен управлять своим телом, наблюдая особенности его поведения в различных состояниях психики. Технику «резины» мы используем для снятия состояния депрессии и излишнего волнения. Волевая, сильная пластика помогает переключить внимание человека на характер протекания своих телесных процессов, на достижение необычного пластического состояния, повышает эмоциональный и физический тонус.