Плата за красоту

Робертс Нора

– Понятное дело. Ты чего пришел-то? Хочешь заказать какую-нибудь работу?

– Да. Я тут наброски принес… Хочу узнать, правильно ли я все сделал. – Слегка приободрившись, «студент» открыл сумку. – Один из наших парней сделал у вас маленькую бронзовую статуэтку. Только не может вспомнить имени литейщика. Вот как она выглядела. Это Давид.

– Давид, который с Голиафом? – Секретарша взглянула на рисунок. – Отличная работа. Сам рисовал?

– Да, – просиял художник. – Хочу найти, кто делал отливку, и договориться

с ним, чтобы поработал на меня. Времени-то прошло немало – года три.

– Три года? – наморщила лоб секретарша. – Давненько.

– Я знаю. – Райан жалобно шмыгнул носом. – Но для меня это важно… Мой приятель говорит, что мастер был – первый класс. Статуэтка получилась идеально. К тому же мастер знал, как работали старые итальянские мастера, знал все формулы, все приемы. Получился настоящий шедевр – хоть в музей ставь.

Он достал другой, рисунок, на котором была изображена «Смуглая Дама».

– Я столько сил вложил в эту работу. Прямо выдохся весь. Глядите, как получилось.

Его глаза зажглись горделивым блеском.

– Отлично! – похвалила секретарша. – Просто замечательно. Тебе, парень, нужно продавать свои рисунки. Ей-богу.

– Вообще-то я подрабатываю, рисую портреты, – доверительно произнес он. – Но меня это не интересует. Просто на хлеб зарабатываю, и больше ничего.

– Уверена, ты добьешься успеха.

– Спасибо. – Он чуть не прослезился. – Знаете, как нелегко мне это дается. Столько ударов, столько разочарований. Иногда хочется сложить руки, отступиться, и будь что будет…

Он взмахнул рукой, словно не мог справиться со своими чувствами. Секретарша сочувственно покивала, протянула ему салфетку.

– Спасибо. – Он осторожно промокнул глаза. – Извините… Но я должен сделать эту статуэтку. И мне нужен для этого самый лучший мастер. Вы не думайте, я заплачу. Я накопил достаточно денег. Понадобится – приплачу еще.

– Тебе не придется приплачивать, – покровительственно сказала женщина, похлопала его по руке и уткнулась в монитор. – Сейчас посмотрим… Три года назад? Скорее всего это был Уайтсмит. Студенты часто заказывают ему отливать скульптурные работы.

Она защелкала по клавиатуре пальцами с хищными алыми ноготками и подмигнула Райану.

– Не бойся, получишь ты свою пятерку.

– Спасибо вам за помощь. Я когда ехал сюда, так и почувствовал, что сегодня будет удачный день. Какие красивые у вас ногти. Этот цвет вам очень идет.

Поиск занял меньше десяти минут.

– Ну вот, я же говорила. Пит Уайтсмит. Он у нас самый лучший. Другого такого не сыскать. Я и парнишку вспомнила, про которого ты говоришь. Его звали Гаррисон Мазере. Способный был студент, но ты рисуешь лучше. – Она по-матерински улыбнулась застенчивому молодому человеку.

– Он часто здесь бывал? Я имею в виду Гаррисона.

– Да, сделал тут несколько работ. Все время вертелся около Пита.

Нервный такой мальчик, дерганый. Вот и бронзовый «Давид с пращой». Тот самый.

– Отлично. Просто поразительно! А Уайтсмит все еще здесь работает?

– Еще бы, он наш главный мастер. Ты иди в литейный цех и скажи Питу, что я велела отнестись к тебе по-особому.

– Прямо не знаю, как вас благодарить.

– Сколько возьмешь за портрет моих детей?

– Для вас – бесплатно, – улыбнулся «студент».

– Конечно, помню.

Уайтсмит вытер пот с лица. Такое лицо следовало бы высечь в граните – твердое, с жесткими складками, с глубокими морщинами. Голова мастера была похожа на пулю – сверху узкая, книзу расширяющаяся. Голос сиплый, зычный, способный заглушить рев печей и лязг металла.

– И вы сделали для него эту статуэтку? Уайтсмит посмотрел на рисунок.

– Да. Гарри очень из-за нее волновался. Написал для меня формулу бронзового сплава. Хотел, чтобы я добавил свинца. Тогда патина образуется быстрее. Ты вот что, подожди-ка меня на улице. У меня сейчас будет перерыв, и я выйду. Потолкуем.

Снаружи, вдали от грохота, разговаривать было легче.

– Я двадцать пять лет литьем занимаюсь, – сказал Уайтсмит, затягиваясь «Кэмелом». – Но я помню ту статуэтку. Классная была вещица. Работать с ней было одно удовольствие.

– И много вы для него сделали работ?

– Для Гарри? Четыре, может, пять. Мы с ним пару лет сотрудничали. Но «Давид» был лучше всех. Когда Гарри принес форму и восковой макет, я сразу понял: это класс. Кстати говоря, после этого мы с ним вместе и не работали.

Мастер еще раз затянулся, выпустил струю дыма.

– В самом деле?

– Да. По-моему, он больше здесь не показывался. Студенты – народ такой. – Он пожал плечами. – Помаячили немножко и исчезли, сам знаешь.

– А еще с кем-нибудь он работал?

– Мне кажется, только со мной. Гарри очень интересовался литьем. Большинству студентов на это наплевать, они зациклены на искусстве. – Это слово Уайтсмит произнес со снисходительной улыбкой. – А я тебе скажу, парень, что художественное литье – это и есть самое настоящее искусство. Хороший литейщик – настоящий художник.

– Это точно! Именно поэтому я хотел разыскать не кого-нибудь, а только вас. «Давид» сделан просто идеально.

– То-то. – Уайтсмит довольно кивнул головой. – Среди художников попадаются такие снобы, не приведи господь. Для них мы, мастера, – пустое место, рабочий инструмент. А я, между прочим, и художник, и ученый, понял? Если у вашего брата получилась хорошая скульптура, то надо меня благодарить. Но благодарности от вас не дождешься.

– Я знал одного литейщика в Толедо, – вздохнул Райан. – Для меня он был как бог. Честное слово. Надеюсь, Гаррисон вас поблагодарил?