Плата за жизнь
Шрифт:
— Нам не хватает? — Крячко указал на стопку дел.
— Я помню, Рома сказал, что депутата застрелили, а из чего стреляли?
— Из пистолета, — ответил Крячко, — но не «вальтер» и не «девятка».
— Да откуда ты знаешь, коли их прямо с осмотра убрали? — рассердился Гуров, пододвинул телефон, набрал домашний номер знакомого контрразведчика и услышал мягкий интеллигентный голос.
— Слушаю.
— Здравствуй, Юрий Петрович…
— Здравствуй, Лев Иванович. Пока с поздравлениями воздержусь.
— Умен шибко, — огрызнулся Гуров. — Все вы слыхали, словно я диктор телевидения.
— Подскакивай в низинку, где мы последний раз с тобой толковали, скажем…
— Через два часа, — подсказал Гуров.
— Прекрасно, я думал, ты торопишься. Ты меня дома застал случайно, я вновь служу… Запиши телефончик, суп стынет… Не ради старой дружбы. Значит, договорились.
Гуров позвонил по внутреннему телефону в приемную Бардина.
Полковник мог связаться с заместителем министра непосредственно, но решил предоставить Бардину возможность от разговора уклониться. Когда секретарь ответил, Гуров сказал:
— Здравствуйте, говорит полковник Гуров. Николай Ильич у себя?
— Приветствую, Лев Иванович! Какие проблемы? — раздался тут же голос Бардина.
— Здравия желаю! Надо бы посоветоваться. Когда вы, Николай Ильич, можете меня принять?
— Минут через пятнадцать.
— Спасибо. — Гуров повесил трубку, усмехнулся. — Наш новый зам большой демократ.
— Не привыкай, у него это скоро пройдет.
— Извините, Лев Иванович, — вмешался Ермаков. — Указывая приметы человека, довольно редко называют цвет глаз, а мне это крайне желательно.
— Какой цвет глаз у генерала Орлова? — глянув на часы и поднимаясь из-за стола, спросил Гуров.
— У генерала? — растерянно переспросил Ермаков. — Кажется, карие.
— Молодой человек, запоминаются лишь темные глаза и светлые, а если свидетель называет точный цвет, значит, он или врет, или придумывает… Запри за мной. — Гуров подмигнул покрасневшему лейтенанту и вышел.
— Здравствуйте, рад, что заглянули. — Бардин кивнул на кресло, приглашая Гурова сесть.
— Спасибо, я буквально на несколько минут, — опускаясь в низкое кресло, которых терпеть не мог, ответил Гуров. — Дело в том…
— Лев Иванович, ты нас с супругой извини за вчерашнее, — перебил Бардин. — Иона отличный мужик, но стоит выпить — дуреет.
— Пустое, Николай Ильич. — Гуров беспечно улыбнулся. — В России не пьют только больные да хитрые, и я не встречал ни одного, кто от спиртного умнеет.
— Девочки так хотели познакомиться с легендарным сыщиком, — Бардин тоже улыбнулся. — Будет возможность, на следующей неделе сообразим. Так я вас слушаю.
— Восьмого июня в Москве, адреса не знаю, застрелили депутата Думы, материал забрала контрразведка. А мне на те бумаги надо взглянуть. Они ребята с гонором, везти сюда папки могут отказаться, так вы скажите, что мент, который делом интересуется, человек не гордый, подъедет, куда скажут.
— Хорошо, Лев Иванович. — Бардин сделал пометку в блокноте. — Вам завтра сообщат.
— Извините, Николай Ильич. — Гуров поднялся. — Они отказать вам не откажут, но могут начать резину тянуть: сотрудник в командировке либо еще чего, так вы не настаивайте. Мне, конечно, интересно
— Спасибо за совет. Думаю, мы получим и оперативные материалы, — сухо, с явной обидой в голосе ответил Бардин.
— Не берите к сердцу, Николай Ильич, — беспечно произнес Гуров. — У нас с соседями любовь давняя, взаимная. Разрешите идти?
Полковник контрразведки Юрий Петрович Еланчук, сорока четырех лет от роду, выглядел на удивление моложаво, можно сказать, даже несерьезно. Такое впечатление о Юрии Петровиче создавалось за счет его невысокой худощавой фигуры и привычки франтовато одеваться, носить вместо галстука шейные платки. К тому же у него были тонкие, интеллигентные черты лица, открытый доброжелательный взгляд и манера тихо, напевно говорить. Он много лет прослужил в разведке, в совершенстве владел английским и свободно изъяснялся на немецком и французском. Объездил, что называется, полмира, а в другой половине побывал ненароком, походя. Если Гуров, не желая того, источал силу, даже опасность, то Еланчук воспринимался окружающими как эдакий франт, человек образованный, но поверхностный. Он имел несколько боевых орденов, был блестящим аналитиком и прекрасным вербовщиком-агентуристом, но не только это роднило его с Гуровым. Еланчук не любил начальство и не желал врать и угождать, за что и был уволен более года назад. У него была семья, любимые дочки-двойняшки, которых он обожал и был обязан достойно содержать.
Уволенный из органов, он пытался найти свое место под солнцем, которое бы прилично оплачивалось. Устроился в коммерческую структуру и поначалу, не ведая того, начал способствовать транспортировке через Россию наркотиков, а когда проведал, то увяз в деле по уши. Здесь ему подфартило: хозяин наркопредприятия налетел на Гурова и разбился. Сыщик первым расшифровал Еланчука, сумел перед развязкой перетянуть его на свою сторону, а в финале спас ему жизнь и репутацию. О том, что Юрий Петрович Еланчук был замешан в наркобизнесе, знал только один человек. Гуров практически всю свою жизнь в уголовном розыске коллекционировал умных, информированных должников, словно скупой рыцарь. Хранил их в своей памяти, никогда без острой нужды не беспокоил и уж ни при каких обстоятельствах не напоминал о долге. К должнику можно обратиться с просьбой и только с просьбой — так понимал сыщик Гуров смысл агентурной работы, и половина его силы, а порой и больше, состояла из многочисленных знакомых, одни из которых были ему должны пустяки, иные не рассчитались бы и по гроб жизни.
Еланчук, сам прекрасный агентурист, когда дело по разгрому одного из звеньев наркоцеха закончилось, и бывший разведчик прошел по делу лишь свидетелем, прекрасно понял, что рано или поздно полковник Гуров объявится.
Сегодня такой день настал, и два так внешне не похожих друг на друга человека прогуливались по тенистой аллее на Воробьевых горах. С одной стороны поблескивал окнами университет, с другой на смотровой площадке толкались туристы, за лентой реки простиралась, громоздилась наша любимая и нелюбимая, гостеприимная и чертовски опасная Москва.