Платина и шоколад
Шрифт:
«Всё нормально?» произносят его губы, и Малфой приподнимает брови, пытаясь изобразить на лице отстранённое безразличие. «Да» — и это «да» выдает его с головой. Или это заметила только Гермиона? Наверное. Потому что Забини в следующую же секунду принимается за свой завтрак, а Малфой, вновь опуская глаза, начинает накладывать себе омлет. Даже не взглянув в сторону гриффиндорского стола.
Гермиона опомнилась, когда получила легкий пинок под столом от Гарри. Моргнула, оторвавшись от созерцания, и повернулась к нему, хмурясь.
— Что ты так смотришь туда? —
— Не смотрю вовсе, я... — голос сорвался, и девушка раздражённо повела плечами, кашлянув. — О его отце писал сегодня «Пророк», вообще-то.
— И?
— Имей хоть каплю сочувствия.
— К Малфою, которого это не колышет?
— Ему не всё равно, — Гермиона не поняла, зачем сказала это.
И видела, что Гарри тоже не понял.
— Посмотри, у него на роже написано, что ему до фени, кто и что вообще думает об этом. Сидит и жрёт свой завтрак, заботясь лишь о том, что его волосы идеально уложены.
— Не будет же он рыдать у Забини на плече, в самом деле, Гарри!
— Странно. Это вполне в его манере, — Поттер потер подбородок, вновь скашивая взгляд на Гермиону. — А ты сочувствуешь ему, что ли?
— Я? Пф! Нет, конечно, не неси чепухи!
— Тогда как это называется?
Гермиона в немой ярости сжала зубы, резко поворачивая голову к рыжему, будто в поисках поддержки.
— Скажи ему, Рон.
Сидящий напротив Уизли вздрогнул, услыхав свое имя, и пожал плечами, всем своим видом выражая нежелание ввязываться в ссору, однако пристально зыркая на подругу исподлобья.
— При чём здесь Рон, не он ведь пялится на Малфоя так, словно тот с небес сошёл.
— С небес? Мерлин, Гарри. Ты не представляешь, как ему тяжело.
— Тяжело? — он поджал губы. — Вы делились секретами в вашей уединённой гостиной?
— Откуда в тебе столько желчи?!
Брови Поттера взлетели над дужками очков, теряясь за густой челкой. Немой вопрос. Его можно было бы даже не озвучивать.
Гермиона вновь открыла было рот, но остановила себя, сверля Гарри взглядом, и будто молча умоляя закрыть эту тему, стараясь не прислушиваться к внутреннему голосу, который уже давал о себе знать: «Что ты делаешь, прекрати жалеть его. Прекрати выгораживать его перед друзьями. Это же он, забыла?».
Да, забыла.
Перед глазами замерли его дрожащие и сгорбленные плечи. А голос Поттера тем временем ворвался в сознание.
— Он трус, и хвоста не высунет из своей норы, предпочитая делать вид, что ничего не случилось, чем как-то вообще париться. Трус!
— Гарри!
— Что«Гарри»?! — он бросил вилку на тарелку, и этот звук, кажется, оглушил её на несколько секунд, привлекая всеобщее внимание. — Что это, если не поиск оправданий?
С застывшим сердцем Гермиона заметила, что онтоже поднял голову. Слёзы внезапно вновь закипели на глазах, вызывая раздражение.
— Прекрати, — шепотом произнесла она, быстро моргая и утыкаясь взглядом в тарелку.
— Онсмотрит, да? — прошипел сквозь зубы, чувствуя, как от злости и непонимания скрипят стиснутые зубы, а в следующую секунду заметил слезу, скользнувшую по щеке Гермионы, и замер, недоумевая, какого чёрта она плачет. И какого чёрта он вообще сейчас делает.
Но он действительно не понимал, что происходило.
Его это бесило, раздражало. Они будто теряли Гермиону с каждым днём, с каждой минутой. Это было неправильно.
Слишком не так.
Гарри сжал челюсти и встал, хватая со скамейки сумку и закидывая её на плечо уже на ходу. А на полпути из Большого зала обернулся, только для того, чтобы закатить глаза и покачать головой, бросив на подругу взгляд, полный... отвращения? Разочарования?
Она не смотрела ему вслед и потому не заметила этого, но Рону показалось, что то был тот взгляд, которому не было места между Гарри и Гермионой. Слишком уж он был холодный и отталкивающий. Настолько, что даже ему самому отчего-то стало стыдно и захотелось извиниться. Рон перевел глаза на девушку — она шумно дышала через нос, ковыряя вилкой в яичнице.
— Он переживает за тебя.
— Я знаю, — слишком быстро ответила гриффиндорка, практически не дав ему договорить, и Рон понял, что лучше и вовсе не продолжать разговор. А затем слишком быстро стёрла слезы со щёк.
Они ели молча, пока девушка не нашла в себе силы поднять голову и бросить быстрый взгляд на Малфоя, что тихо говорил о чём-то с Забини, постукивая костяшками пальцев по столу.
Ты разрушаешь мой мир, кретин! Ты рушишь его одним своим гадским присутствием!
— Рон, ты тоже такого мнения?
— Какого — такого?
— Считаешь, что я слишком много внимания уделяю Малфою.
Рон кашлянул, на секунду отводя глаза. Затем запустил пятерню в густые волосы, приглаживая их и ероша одновременно.
— Если ты скажешь, что он для тебя ничего не значит, я поверю тебе, конечно, — наконец выдавил он из себя, заглядывая в лицо Гермионе. — Ничего ведь не значит, верно?
Верно?
— Конечно, — и собственный ответ её напугал.
Она ненавидела это слово.
Это лживое, неправильное слово, которому Рон поверил. Ухватился за него, как за спасательный круг, растягивая губы в облегчённой улыбке. А Гермиона до конца завтрака больше ни разу не перевела взгляд за слизеринский стол.
Теперь, по истечении целого дня, который постепенно, медленно, но уверенно пригладил беспокойство в её грудной клетке, девушка поняла, что вела себя, как идиотка. Позволила банальной жалости захватить её целиком.
Нельзя. Так было нельзя. Это ведь Малфой. Он этого не оценит. Ему это не нужно, а ей — и подавно. Гарри был прав в чём-то, наверное. Но всё равно он не должен был выражаться в таких интонациях, отчитывая её, словно маленькую. Словно у неё не было своей головы на плечах.