Плавания капитана флота Федора Литке вокруг света и по Северному Ледовитому океану (с илл.)
Шрифт:
Вслед за тем отправил я офицера проведать на шхуне, на крепости или на берегу, есть ли тут живой человек, можно ли найти лоцмана для входа во внутреннюю гавань, лошадь, чтобы съездить в Аганью, столицу Гуахана, и пр. Он воротился, не будучи в состоянии добиться никакого толку: в крепости Санта-Крус был один только старый мулат. На шхуне – несколько матросов, а в деревеньке в NO углу губы – полудикий народ. Я, между тем, нашел уже случай сообщиться с губернатором. Нас посетил один из множества беглецов с английских кораблей, ныне скитающихся по острову. От него узнал я, что губернатором теперь тот Мединилья, гостеприимство которого прославили Головнин, Коцебу, Шамиссо и Фрейсине, и, следовательно, старый мой знакомый. Ничто не могло для меня быть приятнее, и я поспешил написать ему письмо, которым, извещая о прибытии, о цели нашего путешествия и прочее, просил позволения расположить на берегу обсерваторию, о снабжении шлюпа свежей провизией и прочее.
На следующее утро (18 февраля) рано явился сержант с письмом от губернатора, содержавшим учтивое предложение услуг и приглашение к себе в Аганью. В ответ просил я о присылке на другой день лошадей и мулов, чтобы я с офицерами мог засвидетельствовать ему мое почтение.
Введение шлюпа во внутреннюю гавань повлекло бы за собой много хлопот, и я решил оставить его на якорях на старом месте, ибо и тут в настоящее время года и с надежными якорными цепями опасности не предвиделось.
Осмотрев многие места залива, нашел я наиболее удобной для расположения обсерватории нашей ферму Суме, лежащую на берегу полуострова Ороте и принадлежащую второму губернатору Марианских островов майору Торресу. Между прочим заезжал я в крепость Санта-Крус, выстроенную на островке. Она имеет вид четырехугольника, шагов по 20 длины и ширины, и возвышена около 8 футов над водой. Мы нашли в ней гарнизона одного мулата и 4 пушки без станков; но если она и в полном вооружении, то хороший бриг заставит ее замолчать одним залпом. Всего же страннее то, что так как назначение ее защищать рейд, то амбразуры ее обращены только к N и W, со стороны же полуострова Ороте, откуда можно подойти к ней вброд даже в полную воду, оставлена она вовсе без защиты. Сегодня поднят на ней был на шесте флаг, однако не военный.
В следующее утро (19 числа) отправились мы довольно большой компанией к Дезембаркадеро де Пите (Desembarcadero de Pite) в NO части губы, где мулы нас уже ожидали. Дорога к Аганье очень приятна: большей частью идет по самому берегу, но в некоторых местах нужно объезжать скалы, выдавшиеся в море. Тогда едете аллеями в тени роскошных тропических деревьев, или через поля, засеянные сарацинским пшеном, или через деревни, из которых обширнейшая – город Аганья. В самом деле он почти ничем не отличается от деревень, кроме обширности, некоторой правильности, и еще тем, что не все дома в нем выстроены на столбах.
У дворца (palacio), который есть в каждом незначительном местечке в испанских колониях, встретил нас весь штат губернатора в мундирах, и сам он принял нас на крыльце. Принеся эту дань этикету, дон Хосе просил нас быть у него, как дома, приказав подать чакеты, которые каждый весьма охотно променял на тяжелый мундир. Дело, для которого я в основном приезжал в Аганью, было кончено несколькими словами: губернатор отвечал на все так, как от гостеприимного Пинеды можно было ожидать, и просил во всем положиться на него.
После завтрака, который только чайным прибором отличался от обеда, навестил я дона Луиса Торреса, почтенного и веселого старца, который не только позволил мне расположиться в его имении, но говорил, что мне не просить, а требовать должно всего мне нужного. Интересный журнал его о Каролинских островах, вся сущность которого содержится в известиях Шамиссо, был и для меня весьма полезен, объяснив некоторые сомнения в собственных наших описях. Дон Луис после того не посещал Каролинских островов, но остается по-прежнему другом и покровителем приплывающих на Гуахан каролинцев. От всех посещавших его в последние 10 лет старался он узнавать о Каду, но ни один из них не слыхивал о существовании человека с таким именем. Ниже увидим, что и наши розыски о нем были столь же тщетны.
После обеда забавлялись мы петушиным боем – зрелище, которое обыкновенно по воскресным дням бывает перед дворцом и до которого как испанцы здешние, так и природные жители страстные охотники. Многочисленная толпа составила кружок шагов десять в поперечнике. Полицейский чиновник с плетью в руках наблюдал, чтобы никто не переходил за назначенную черту. По составлении закладов назначенные к бой петухи вооружаются ножичками, дюйма два длиной, которые привязываются к правой ноге каждого. Перед началом драки заставляют попеременно одного петуха поклевать другого, чтобы раздразнить их, а потом спускают. Зрители проявляют живейшее участие в продолжение всего боя, ободряя то того, то другого единоборца: «Bravo blanco! Bravo colorado» [Браво, белый! Браво, цветной!] – раздается со всех сторон, покуда один из бойцов, раненный или просто струсивший, не обратится в бегство.
Хозяин побежденного в запальчивости нередко тут же его убивает. С дворцового балкона держали и мы заклады и, как нарочно, всегда выигрывали; но так как вложенные и выигранные деньги оставались внизу, то это только увеличивало общее веселье. Шум и хохот продолжались, как вдруг вся толпа, как бы одним проводником электричества пораженная, остановилась, как вкопанная, обратясь лицом к церкви – колокол и за ним барабан у дворца возвестили вечернюю молитву. Хозяин наш, бывший до того очень веселым, недвижимый, с поникшей головой и сложа руки, вполголоса шептал свою молитву. Скоро учащенные удары колокола возвестили конец молитвы, и все пожелали друг другу спокойной ночи; за минуту до того шумная толпа тихими шагами разбрелась в разные стороны, а вслед за ней отправился и я в обратный путь, оставив большую часть нашего общества ночевать в Аганье.
Не теряя времени, я на другой же день (20 февраля) разбил свой лагерь в Суме и с тех пор, по обыкновению, до самого окончания наблюдений и опытов занимался исключительно ими, никого почти не видя. Работы эти продолжались до 4 марта. Они кончились бы несколькими днями раньше, если бы один из помощников моих, в излишней заботе спасти тетради оригинальных наблюдений от сырости, не сжег их, положив в фонарь с горящей свечой, с явной опасностью сжечь весь наш стан. Я доволен был тем, что неловкость эта, не повлекшая за собой худших последствий, могла быть поправлена работами двух или трех ночей.
Неудача эта была как бы предвестием другой, более важной. Я имел обыкновение по окончании работ моих ходить в сопровождении нескольких товарищей на охоту, более для рассеяния и отдыха, чем из пристрастия к ней. На этот раз такая прогулка обошлась мне дорого, ибо по оплошности, до сих пор для меня необъяснимой, я прострелил себе правую руку возле самого сгиба. Случай этот лишил меня на полтора месяца не только возможности, но даже способности наблюдать. Этот прозябательный период моей жизни будет возбуждать в душе моей всегда самые горестные воспоминания! Страдания физические исчезали в душевных, причиняемых мне вынужденным бездействием в такое время, когда скопившиеся работы требовали всей моей деятельности. Я согласился бы увеличить страдания мои вдесятеро, если бы это могло помочь успеху экспедиции и уничтожить многие пропуски в журналах, которые после должен я был пополнять по памяти.
Между тем шлюп приготовлялся к походу. Мы имели здесь весьма много работы. Такелаж и корпус судна после сильной жары требовали больших исправлений, чтобы быть готовыми к бурям, которые мы полагали встретить при выходе из тропиков, что, по расчетам, должно случиться около самой перемены муссона; почти все блоки нужно было исправить; починить гребные суда, множество железных и медных вещей исправить или вновь сделать, нарубить дров, что здесь по причине жары, твердости и тяжести леса сопряжено с немалым затруднением; пересмотреть провизию, наконец, налиться водой. Последнее положено было выполнить в лежащей отсюда к югу губе Уматаг, поскольку вода в гавани нехороша и добывание ее так затруднительно, что мы на двух шлюпках за целый день могли получать не более 10 бочек. В надежде нашей получить помощь с китоловных судов мы ошиблись, встретив здесь только два, в том числе знакомца нашего Фольджера, которые могли нам уделить весьма мало и незначительных только вещей. 5 марта все наши дела были кончены.