Плавания капитана флота Федора Литке вокруг света и по Северному Ледовитому океану (с илл.)
Шрифт:
К удивлению, не были мы здесь встречены, как в других местах; одна только лодка видна была в море, и та, по-видимому, не имела большой охоты с нами сообщиться. Когда мы легли в дрейф, она лавировала около нас на почтительном расстоянии, не принимая пригласительных знаков наших; гости мои, осыпанные подарками и сухарями, довольные своим положением, мало о ней заботились. Опасаясь, чтобы они меня не задержали, решил я сделать их участниками своей заботы, сказав им, что сейчас должен идти в Улеай, следовательно, и они со мной, если лодка их не снимет. Это подействовало на них так же, как, с другой стороны, их усиленные просьбы – на лодку, которая, наконец, пристала к шлюпу. На ней был тамол группы, рослый и дородный человек, знавший несколько слов по-испански; я его поспешил одарить, чтобы уменьшить желание его у нас оставаться, ибо мне хотелось засветло кончить опись этих групп. Наконец, хотя и с трудом, спровадили всю ватагу, которая едва поместилась на лодке.
Окончив опись в сумерки, легли мы к северу для отыскания группы Фарройлап (или Фаттойлап), виденной Торресом. Следуя его указаниям и рассказам каролинцев, нашли мы 16 марта поутру маленькую эту группу, имеющую в окружности не более 4 миль и состоящую из трех островков с лагуной посредине. Обойдя кругом нее, легли мы на подветренной стороне в дрейф. Островитяне не замедлили к нам выехать. Из них один, наружностью нисколько от других не отличавшийся, удивил нас европейскими своими ухватками и еще больше, когда, взойдя на шлюп, заговорил весьма чисто по-испански. Это был старшина Алаберто, проведший два года на Марианских островах, где выучился испанскому языку так, что, если мы не совершенно свободно с ним объяснялись, то вина была с нашей, а не с его стороны. Пристойность и вежливость обращения делали его весьма интересным. Он описывал нам родину свою беднейшим в мире местом, не имеющим совершенно ничего, кроме рыбы и кокосов для пищи, а когда нет дождей, то и для питья. Мы знали уже, как принять гостей, и прежде всех подарков предложили им завтрак из сухарей и гуаханских фруктов, которым они, конечно, не менее были рады, чем ножам и ножницам.
Гости пробыли у нас до вечера. Алаберто обедал у меня в каюте, и не только не затруднялся есть по-нашему, но еще с удивительным участием и вниманием замечал, не нужна ли мне какая помощь, и, действительно, помогал мне очень ловко. Я дорого бы дал, чтобы иметь такого человека с начала исследования Каролинских островов. Он и теперь мог бы нам быть полезен, и я предложил ему идти с нами в Улеай. Он отвечал, что жена его будет грустить. На предложение взять и ее с собой он пожал плечами и сказал, что лучше останется в Фарройлапе, как тут ни худо.
Я одарил его всем, что, по мнению моему, могло быть ему полезно: между прочим, бочонком для сохранения воды и карманным компасом, употребление которого он сейчас же понял и не выпускал из рук, как драгоценность.
По толкам с прежними посетителями полагал я найти близ Фарройлапа маленькую группу Олимирао, но здесь узнал, что она лежит ближе к Элато и, следовательно, теперь уже далеко на ветре. Как ни неприятно было лавировать назад с тяжелым нашим судном, но лучше было пожертвовать несколькими днями, нежели оставить с этой стороны неизвестное. Не прежде 20 марта увидели мы искомую группу, почти в том самом месте, как полагали по рассказам Алаберто. Она состоит из двух только маленьких островков и имеет не более 4 миль в окружности. Невзирая на то, что тихий ветер и зыбь не допустили нас к острову ближе 5 или 6 миль, под вечер выехала к нам небольшая лодка с тремя людьми. Один из них взошел наверх, попросил есть, но, невзирая на обыкновенный ласковый прием и подарки, был очень робок, никак не хотел сойти в каюту и скоро нас оставил.
Удаляясь к югу до широты 7°20', легли мы на запад. В этой широте лежат Вильсоновы два острова, в которых мы теперь, по всем соображениям, не сомневались найти группу Ифалук, в чем и не ошиблись. Мы ее осматривали 22 марта. Она состоит не из двух, а из четырех островов, именно Ифалук, Моай, Элла и Фарарик, лежащих, как обыкновенно, в рифе, образующем лагуну до 5 миль в окружности. Группа эта населена относительно лучше других. Покуда мы в ожидании полуденных наблюдений лежали в дрейфе под ветром ее, нас окружало до 25 лодок, в которых круглым счетом было до 100 человек островитян, отличавшихся если не внешним видом, то по крайней мере шумливостью, от всех каролинцев, доселе нам известных.
Все хотели на судно, так что их нужно было отгонять силой; все просили есть; все предлагали на продажу раковины, ткани и даже лодки и очень умели соблюдать во всем свою выгоду; наконец, они обнаружили качество, к которому мы свидетельством Вильсона и некоторых китоловных шкиперов были уже приготовлены: один смельчак, выхватив из бортовой планки большой железный гвоздь (кофель-нагель), пустился с ним вплавь. В это время был на судне главный старшина группы; я объявил ему арест, покуда украденное не будет возвращено. Старик очень струсил; но все другие оставались спокойны, уверяя, что гвоздь сейчас будет возвращен; и действительно, один старшина отыскал его на лодках и доставил, разумеется, требуя за услугу свою топор.
Покуда это происходило и я подарками старался успокоить старика-тамола, другой повторил тот же подвиг и уплыл с кормы, но через несколько минут через посредство тех же старшин должен был явиться сам с покражей. Этому хотелось мне для примера другим дать несколько ударов линьком, однако бедняк был и без того в таком страхе, что я его отпустил, и он, нимало не мешкая, убрался в свою лодку, покуда мы еще не одумались.
Нам, по обыкновению, стоило немалого труда спровадить честью своих гостей. Оставив их, пошли мы на W к группе Улеа и Улеай (Тринадцать островов Вильсона), которую и увидели к вечеру. Несколько лодок уже плыли к нам навстречу, две или три, невзирая на темноту, догнали нас, когда мы лавировали под малыми парусами, что-то нам кричали, однако пристать к борту не хотели. Всю ночь видны были в разных местах огни, с помощью которых островитяне ловят рыбу.
Я намеревался остановиться на несколько дней в Улеае для астрономических и магнитных наблюдений и потому, спустившись поутру к SO части группы, послал лейтенанта Завалишина осмотреть между островами якорное место.
Лодок до семидесяти окружало нас, покуда мы лежали в дрейфе. Я до времени не велел никого пускать на судно, потому что народ этот очень мешает работам. Наконец один, показывая на себя, закричал: «Pilot!» He ожидая от этого человека большой пользы как от лоцмана, полагал я, что он, может статься, понимает несколько по-испански и тем может нам быть полезен, и потому пригласил его на судно. Однако оказалось, что, кроме слова «pilot», он никакого другого испанского не знает. Вскоре указал он нам человека в рубашке с брыжами, державшего в руке какой-то пакет, говоря, что и тот тоже «pilot». Пустили и этого. Он подал нам весьма тщательно завернутые в старую английскую газету два презабавные письма: одно бывшему губернатору Марианских островов, другое – Торресу от проходивших здесь в прошлом году китоловных шкиперов. В одном из них вручитель, по имени Тапелигар, титуловался Second Governor [второй управитель]. Тапелигар, получивший эти письма для отправления при случае в Гуахан, держит их вместо рекомендательных. Слово «pilot» объяснилось тем, что здесь «pilot» (капитан) и тамол – синонимы. Итак, мы в воображаемых лоцманах нашли только старшин.
По возвращении лейтенанта Завалишина, нашедшего удобное якорное место, пошли мы в лагуну и, сделав несколько поворотов, около полудня положили якорь против северной оконечности острова Раур.
В тот же день съехал я на этот остров для поиска удобного для астрономических наблюдений места. Работа эта ложилась теперь исключительно на Семенова. Мы прошли на восточную сторону острова и кругом его северной оконечности. Нас сопровождала небольшая, весьма веселая толпа. Но «фарак, фарак!», когда проходили мимо места заключения женщин, надоедало нам, как и в Лугуноре. На наветренной стороне любовались мы, с какой ловкостью и смелостью молодежь вбегала в самые буруны и вытаскивала огромных морских ежей. Доктор Мертенс получил их таким образом множество, а в Гуахане подарил ему губернатор несколько игл этого животного, как редкость.
Мы не нашли здесь такого гостеприимства, как в Лугуноре. Там непременно каждый хозяин дома приглашал сесть и потчевал кокосами, здесь надо было их требовать, да еще и несколько раз. Казалось, что здесь не такое их изобилие, как там, хотя, впрочем, опушка леса состоит вся из кокосовых пальм. Улеайцы оказались такими же попрошайками, как и лугунорцы, особенно мальчики, которые, заметив, что доктор Мертенс собирает ракушки и т. п., приносили ему всякую дрянь, даром никак не хотели отдать, а не получив требуемого, тут же бросали на землю.