Плавающий город (ill. Fйrat)
Шрифт:
— Почему? — спросил я.
— Да просто потому, что с «Грейт-Истерном» должно случиться несчастье.
Я оглянулся и увидел капитана, его помощника и старшего инженера. Завернувшись в кожаные плащи и крепко держась за перила, они стояли на мостике. Их то и дело окатывало брызгами с головы до ног. Капитан, по обыкновению, улыбался; помощник смеялся, показывая свои белые зубы, оба они, казалось, нисколько не смущались тем, что корабль чуть не переворачивался вверх дном.
Меня поражала настойчивость, которую капитан проявлял в борьбе со стихией. К половине восьмого океан принял ужасающий вид. Что-то величественное было в борьбе колосса с волнами. Я не мог оторваться от дивного зрелища, и мне стало понятно упорство капитана в этой неравной борьбе. Но я забывал, что нет ничего, созданного человеческими руками, что могло бы устоять против бесконечного могущества моря. И как бы ни был велик и силен наш паровой корабль, он все-таки должен был в конце концов отступить перед бурей.
Около восьми часов вдруг раздался страшный удар — это громадный шквал ударил в передний бакборт корабля.
— Вот так-так, — сказал доктор, — это уже не пощечина, а настоящий удар кулаком!
Как оказалось, «удар кулаком» не прошел для нас без последствий; на поверхности волн появились большие куски дерева. Я никак не мог понять, были ли это части нашего или же останки другого судна. По команде капитана «Грейт-Истерн» сделал четверть поворота, чтобы обойти осколки, могущие попасть в колесо. Присмотревшись внимательнее, я заметил, что волной унесло обвесы с левого борта, которые, однако, находились в пятидесяти футах от поверхности моря. Несмотря на удары, «Грейт-Истерн» бойко шел вперед. Надо было как можно скорее убрать обломки, загромождавшие переднюю часть корабля, и для этого необходимо было повернуть, но капитан ни за что не хотел отступать. Офицер и несколько матросов были отправлены для очистки палубы.
— Ну, быть беде! — сказал доктор. Прижавшись к подножию мачты, мы следили сквозь туман за удалявшимися моряками. Вдруг новый шквал, сильнее первого, с яростью бросился на корабль, открыл брешь в фойтборте, оторвал металлическую доску, которая покрывала битенги, разбил перегородки левого борта и унес их за собой.
Люди были отброшены назад. Офицер с трудом поднялся на ноги, но, увидя матроса, лежащего в бессознательном состоянии на лапе якоря, бросился к нему; взвалив на плечи, он понес его в лазарет. В трюме было около четырех футов воды. Море покрылось новыми обломками, между которыми плавало несколько тысяч кукол, которые мой соотечественник собирался распродать в Америке. Все эти маленькие фигурки, выброшенные морем из ящиков, прыгали по волнам; при других условиях эта сцена могла бы рассмешить, но теперь было не до того, так как течь все усиливалась и корабль рисковал затонуть.
— Прекрасно, — сказал доктор, в то время как шквал сорвал и унес шляпу с его головы.
Продолжать путешествие в таком состоянии корабль не мог; дальнейшее сопротивление морю было бы безумием, и корабль походил бы на человека, желающего плавать по волнам с открытым ртом.
Капитан Андерсон наконец понял это. Подбежав к маленькому рулевому колесу, он стал сам управлять кораблем. Пар тотчас же наполнил задние цилиндры, румпель повернулся по ветру, и колосс, лавируя, как лодка, побежал от бури.
Обычное спокойствие капитана покинуло его, и он с гневом воскликнул:
— Мой корабль опозорен!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Как только корабль повернул кормой к ветру, качка совершенно прекратилась. Подали завтрак. Пассажиры, ободренные спокойствием корабля, отправились в столовые и принялись за еду. Было так тихо, что ни одна тарелка не упала со стола и ни один стакан не опрокинулся. Но спустя три четверти часа мебель снова заходила, койки начали раскачиваться, и на полках в кухне застучала посуда. Все это произошло вследствие того, что «Грейт-Истерн» опять пошел на запад.
Мы с доктором отправились на палубу и встретили там продавца кукол.
— Ваши маленькие люди погибли, — сказал ему доктор. — Верно, им не суждено было пожить в Соединенных Штатах.
— Ничего, — ответил торговец, — товар мой застрахован, а секрет мой остался при мне; в случае надобности я могу изготовить их еще больше.
Как видно, мой соотечественник был не из унывающих. Раскланявшись с ним, мы отправились на кормовую часть корабля. Там мы разговорились с рулевым, который сообщил нам, что момент между двумя ударами моря был очень опасен, так как рулевые цепи в это время запутались.
— А что с этим несчастным матросом, которого офицер унес на плечах? — спросил я у доктора.
— Он тяжело ранен в голову, бедняга! Это его первое трансатлантическое путешествие. Он еще совсем молодой человек, рыбак по профессии. Дома у него остались жена и двое детей. Корабельный доктор уверяет, что он выздоровеет, но я сильно сомневаюсь в этом. А впрочем, посмотрим.
— Однако, — сказал я, — мы, кажется, опять идем в прежнем направлении.
— Да, опять на запад против ветра и прилива, — ответил доктор. — И это чувствуется, — прибавил он, схватившись за крюсор, чтобы не упасть. — Знаете ли, что бы я сделал с «Грейт-Истерном», если бы он принадлежал мне? Я устроил бы на нем роскошнейшие помещения и за каждое место брал бы по десяти тысяч франков. На нем ездили бы только миллионеры и люди, которым некуда спешить. Можно было бы употребить месяц или полтора на путешествие между Англией и Америкой, но зато никогда не было бы на нем ни качки, ни сильного ветра и мои пассажиры были бы застрахованы от морской болезни.
— Что ж, это очень хорошая идея, — ответил я.
— Да, так можно было бы заработать хорошие деньги и доставить удовольствие пассажирам.
Разговор наш был прерван проливным дождем, заставившим нас спуститься в зал. После дождя ветер стих, буря улеглась, тучи на западе рассеялись и небо прояснилось. В десять часов ураган совсем прекратился, а в полдень можно было довольно точно определить следующее:
| Широта 41°50′. Долгота 61°57′. Курс 193 мили. |
Уменьшение расстояния объяснялось ужасной бурей, которая всю ночь и все утро бросала корабль из стороны в сторону. Один из пассажиров, переправлявшийся через океан в сорок четвертый раз, уверял, что он никогда не видел ничего подобного. «Грейт-Истерн» выдержал эту бурю и не лишился возможности продолжать путь только благодаря своей великолепной постройке и двойному корпусу.
Но как бы ни был вынослив и крепок корабль, подвергать его опасности, вступая в борьбу с ураганом, все-таки безрассудно. Ничего нет позорного в отступлении перед силой стихии, и капитан должен помнить, что он не имеет права рисковать жизнью людей для удовлетворения своего самолюбия.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Во время бури на «Грейт-Истерне» образовалось целое озеро морской воды; насосы усердно работали, возвращая ее океану. Дождь перестал, небо прояснилось, но ветер все дул с возрастающей силой. Несмотря на поздний час, мне не хотелось уходить с палубы. Каюты и залы были ярко освещены. Вокруг корабля царила глубокая тьма. Впереди шумели колеса, а надо мной слышался лязг рулевых цепей.
Подойдя к окнам зала, я увидел в нем массу публики. Аплодисменты не смолкали. Очевидно, все ужасы этого дня были забыты, никто и не думал о раненом или, быть может, умирающем матросе. Публика с удовольствием следила за представлением труппы корабельных «Ministrels». Так называются темнокожие странствующие певцы, переходящие из одного английского города в другой. На корабле их изображали матросы или слуги, вымазанные сажей. На них были надеты какие-то старые тряпки, украшенные пуговицами из морских сухарей, и каждый держал в руках бинокль, сделанный из двух связанных вместе бутылок. Они потешали публику пением веселых куплетов, шутками и каламбурами. Чем больше им аплодировали, тем больше они кривлялись. Представление закончилось неподражаемой пляской одного из матросов. Несмотря, однако, на интересную программу, далеко не все пассажиры собрались на это представление. Многие толпились вокруг карточных столов в переднем зале. Там шла крупная игра. Одни играли с целью увеличить свой выигрыш, другие же просто желая отыграться. Все волновались и кричали. Выкрикивания банкомета, проклятия проигравшихся, звон золота и шелест бумажных денег — все смешивалось в общий шум. Какая-нибудь отчаянная ставка приводила толпу в оцепенение, и на минуту все замолкало; но как только результат игры выяснялся, все принимались кричать больше прежнего.