Плавающий остров (Научно-фантастическая повесть)
Шрифт:
— Галантный, — добавила Вера. Костя высоко поднял кокосовый орех:
— Я согласен с моим другом Протеем. Жаль, что ни он, ни Тави не могут поднять чаши и выпить вместе с нами за всех женщин Вселенной, независимо от того, ходят ли они большую часть времени по земле или плавают в морях и океанах, за их талант любить все необыкновенное! Хотя… последнее и не в мою пользу.
Мы отпили из импровизированных чаш прохладного, чуть пощипывающего язык сока.
Вера сказала Косте:
— С твоими талантами я бы не выступала с такими публичными заявлениями.
— Какие
— Их так много!
— Например?
— Ну, хотя бы твой дар готовить. Ни один робот, напичканный самой изысканной программой, не сможет состязаться с тобой, если же в его решающем устройстве возникнет что-то похожее на одну из твоих идей, то у него от непосильной задачи перегорят все сопротивления и конденсаторы.
— И только?
— Никого еще из живущих под солнцем и всеми звездами, включая Сверхновую, природа так безрассудно не награждала таким количеством талантов. Пользуясь только одними верхними и нижними конечностями, ты взбираешься на самые высокие пальмы, ешь сырых улиток, прыгаешь на голове, поешь колыбельную на языке приматов моря. Ты знаешь даже язык китов и вот уже осушаешь второй орех.
— И только?
— Вы заметили, — спросила Вера, — как много он может выразить всего двумя словами и особенно молчанием?
— Это признак непомерного честолюбия, — сказала Биата. — Во времена докоммунистических формаций из таких сверхчеловеков созревали диктаторы!
— Какое емкое слово — созревали! — Вера театрально подняла палец. — Смотрите, этот процесс уже завершается на наших глазах. Он заставил Тави и Протея поймать рыбу, нас — инструментом каменного века перерезать ствол пальмы, даже доставку соли взвалил на плечи Ивана, а мне милостиво разрешил вращать куски мяса возле огня. Затем с помощью полусырого, полугорелого белка через желудки повлиял на нашу психику, принудил выказывать себе знаки почтения и вассальной покорности.
— Типичный тиран эры неустроенного мира, — сказала Биата.
Костя скалил зубы, лицо его, вымазанное жиром тунца, лоснилось.
— Как мне теперь понятно изречение нашего Старика! Он говорит, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Все же я иду дальше в своих благодеяниях и открываю танцы! Всегда во время пиршеств устраивались танцы.
Вера запела, прихлопывая в ладоши, мы подхватили странный, только что родившийся напев. Тави и Протей ответили ритмичным пощелкиванием, они тоже стали танцевать, стоя вертикально в воде. Песок плотно укатали волны, он был влажен и слегка пружинил под ногами.
Биата подала мне руку. Ее оранжевое лицо выражало захватывающую дух радость.
Мы перепрыгивали через крабов, на оранжевом небе появилась огромная багряная луна. Наши двойные тени заметались по песку, создавая невообразимую сумятицу. Усталые, мы бросились в прохладный рассол бухты. Костя подготовил сюрприз для Биаты и Веры: опустил в коралловые заросли люминесцентную лампу очень большой яркости. Даже нас с Костей поразила открывшаяся картина подводного мира, сосредоточенная в круге света. Краски были ярче, сочнее, чем днем. Рифовые рыбы мгновенно проснулись. Их появилось
Девушки восторженным молчанием благодарили Костю, хотя можно было разговаривать: все надели маски-«жабры». Биата подплыла ко мне и показала на стайку коффр, с видимым интересом смотревших на нас. Я впервые увидел, что у них умные глаза и странное выражение физиономии: любопытное и в то же время недоверчивое.
В довершение всего над нами проплыли манты. Если у коффр есть что-то человеческое, то манты похожи на существа с другой планеты, случайно залетевших на Землю. И днем, и ночью всегда они куда-то плывут, вернее, летят, махая «крыльями», будто разыскивают выход из этого странного мира.
— Я даже забыла о звезде, — сказала Биата, когда мы вышли на оранжевый берег. — Чем больше я живу, тем больше убеждаюсь, что больше нигде нет такой красоты, такой щедрой жизни, как у нас.
Вера обняла ее за плечи:
— Твое «у нас» звучит так, как будто ты говоришь о своем маленьком домике в Голицыне. Наверное, чтобы очень крепко полюбить Землю, надо ее покинуть на какое-то время?
— Как ты права! До спутника я и не думала о. ней. Как не думаешь о пище, воде, воздухе. Но когда я увидела ее, покрытую тучами и такую одинокую и, по существу, такую крохотную, то мне стало ее по-матерински жаль.
Девушки стояли в стороне и шептались, а мы долго устанавливали палатку. Потом они пошли по оранжевому песку. Слышались их голоса, смех, хотя и грохотал прибой.
— Надежно. Не улетят, — сказал Костя. Я в который раз потрогал крепления.
— Не улетят.
Минут пять или час — так долги были минуты без наших девушек — мы перебрасывались пустыми фразами.
Их все не было.
— Поздновато, — сказал Костя и пошел к воде.
Мы поплыли к ракете.
Палатка засветилась, как гигантский цветок «факела Селены». Эти кактусы сажают в Мексике по краям дорог, они раскрывают лепестки только ночью, а с первыми проблесками зари сворачивают их.
На крохотном экране видеофона мелькали отпечатки событий прошедших суток.
Доктор Вуд опубликовал первые данные о связи между электромагнетизмом, «субатомными» частицами и притяжением, полученные на основании наблюдений за излучениями Сверхновой звезды.
Грузовая ракета вернулась с Луны.
Новый рудник в Антарктиде.
Костя по гидрофону разговаривал с дельфинами. К нам приплыли Хох и Бен, недалеко от острова они заметили Черного Джека и еще несколько косаток, охотившихся на кальмаров.
Костя включил пеленгатор, и сразу же на нем появились импульсы микропередатчика, поставленного на плавнике Джека.
— Работает! — сказал Костя. — Мне хотелось бы еще с ним встретиться. Ты знаешь, Старик назвал его предводителем команчей.
— Очень верно.
— Еще бы!
Вера и Биата вышли из палатки. Одинаковые, как близнецы. Доносились их голоса:
— Какой нежный, прохладный песок!
— Необыкновенный!
— И ветер.
— Сегодня все необыкновенное.
— Что это?