Плазмоиды
Шрифт:
Некоторые пассажиры с нескрываемым любопытством наблюдали за неподвижной Юркиной фигурой.
Максим подошел к нему сзади и поинтересовался:
– Кейт Уинслет нервно покуривает в уголке, да?
Егоров от неожиданности заорал во всю глотку и чуть не свалился за борт, потеряв равновесие и замахав руками.
Долгов, перепугавшись, швырнул банан в море, схватил Юрку за шиворот и рванул на себя. Оба не устояли на ногах и рухнули на палубу. Благо поверх железного пола было плетеное покрытие…
– Ты что, офонарел? – вытаращив зенки, воскликнул Юрка.
– Чего орешь-то? – Максим вылез из-под него и поднялся на ноги, натянуто улыбаясь удивленным пассажирам и обслуге.
– Да ты меня напугал, как… как… – Егоров тоже встал и принялся застегивать пуговицы на рубашке. – Как… не знаю кто, елки-палки!
– Извини. Слушай, а-а… что ты делал? – спросил Долгов, оттряхивая брюки.
Юрка насупился и сложил бровки домиком. Он делал такую физиономию либо когда был виноват, либо когда ему приходилось что-то выпрашивать.
– Я… ну как бы это сказать…
– Ну, как есть, так и говори. Чего натворил?
– Ничего я не натворил! – тут же въелся Егоров. – Я… тренировался.
– Изображать «Титаник»?
– Пошел ты в задницу! Ничего больше не расскажу!
– Ладно, ладно, не кипятись. Продолжай.
– Я хотел свою сверхспособность обнаружить. Обидно же: у вас у всех есть, один я – как лох какой-то… А я тоже привратник Земли, между прочим.
Максим долго глядел на стушевавшегося Егорова, силясь понять: шутит тот или нет. А когда до него дошло, что друг говорит все это на полном серьезе, Долгов махом сложился пополам от приступа хохота. Ему пришлось даже присесть на корточки, чтобы вновь не повалиться на палубу.
– Гад ты, – обиженно вздохнув, заявил Юрка. – И ханжа в придачу. А еще товарищ называется…
– И как, – выдавил Максим сквозь смех, – обнаружил сверхспособность?
– Ничего я не обнаружил. Я ущербный неудачник.
Егоров подошел к барной стойке, заказал себе пива и принялся поглощать его крупными глотками. Через минуту к нему присоединился и Долгов.
– Не дуйся, Юр, – приятельски похлопав Егорова по плечу, сказал он. – Поверь, ничего приятного в этих штуках нет. Я даже сознание потерял, когда впервые получилось. А Маринка! Ты бы видел ее лицо – там, в коллекторе! Посерело, словно холст. Я испугался не на шутку, думал, концы отдаст.
– Ну и что, – строптиво проворчал Егоров. – Мне интересно хотя бы знать, чем я уникален.
Сзади подошли Торик и Герасимов. Свеженькие, в чистой одежде и с довольными харями.
– Привет, Макс, – громко сказал Фрунзик. – Видал, как наш гроза океанов в прикладной паранормализации упражнялся?
Долгов сморщился в новом бесшумном приступе смеха.
– Слушайте, хватит уже! – вскакивая, возопил Юрка. – Имейте совесть, фарисеи!
Герасимов примирительно выставил вперед ладони.
– Каюсь. Это был последний раз.
Стемнело. Палубу осветили фонари на невысоких столбиках, там и тут ютящихся возле лавочек.
Джаз сменила легкая ненавязчивая попса. Несколько подвыпивших парочек стали танцевать, не выпуская из рук бокалов с коктейлями.
– Все-таки человек – поразительное создание, – покачал чернокудрой головой Торик. – Вы только посмотрите на них. Пляшут. Едут посетить священные места перед концом света и пляшут.
– Да ладно, Слав. Брось, – усмехнулся Максим. – Неужели вот прямо сейчас тебе думается о всяком дерьме?
– А тебе, Долгов?
– Мне – нет.
– Значит, ты повзрослел.
– Ну, отрочество точно уже осталось в прошлом.
Друзья помолчали, вдыхая остывающий воздух, пропитанный солью.
– Прогуляемся? – предложил Долгов, расплачиваясь за пакет с чипсами. – Чего стоять-то.
Они неспешно двинулись по палубе.
– Слушай, Торик, я давно хотел спросить, – проговорил Юрка. – Ты почему бросил заниматься астрономией? Это же твоя специальность вроде. Призвание.
Святослав ответил не сразу. Он сунул руки в карманы брюк и довольно долго шел вдоль бортика молча.
– Раньше я смотрел вовне, – обронил он наконец. – А с некоторых пор научился различать кое-что внутри себя. Как ни странно – это оказалось интереснее.
– Ты только смотри… снова не шизанись.
Максим улыбнулся. Захрустел ароматными чипсами со вкусом паприки. Он почувствовал, как нечто незримое, теплое возникло между ними четверыми в этот момент. Будто пробежал легкий электрический заряд. Идут вот так они по палубе, перебрасываются малозначащими фразами, смотрят на стремительно темнеющую стрелу горизонта. Думают каждый о своем. А может – и о чем-то общем…
Интересно, приходит ли кому-нибудь в голову жуткая мысль, что, возможно, все это происходит в последний раз?
– Я вовсе не педик, – вдруг сообщил Герасимов. – А иногда пытался вас ввести в заблуждение только ради прикола. Я еще со школы так со знакомыми пацанами шутил.
– А то мы не знали, – хмыкнул Егоров. – Кстати, абсолютно несмешная шутка.
– Правда? – Фрунзик повернулся к Максиму.
– Ага.
– Вот черт.
Юрка стал театрально пританцовывать.
– Твоя очередь, – обратился он к Долгову.
– Не понял…
– Чего ты не понял? Каждый из нас поделился самым сокровенным. Кроме тебя.
Максим остановился и непонимающе уставился на Егорова. Тот перестал танцевать и без обыкновенной иронии в глазах тоже посмотрел на него в упор.
– Давай колись.
Долгову стало не по себе. Он внезапно почувствовал, как остыл морской воздух. Как ветерок холодным щупальцем толкнул его в спину и забрался под рубашку.
По спине пробежал озноб.
А что самое сокровенное есть у него в душе? Чего он всегда боялся? Что он ненавидел в себе больше всего в жизни, тщетно стараясь сломать, уничтожить, распылить без остатка?