Плазмоиды
Шрифт:
– Да я сам толком не знаю, – смутился милиционер. – По тревоге из отдела повытаскивали и сюда вот, в оцепление, пихнули. А я сегодня даже не в наряде, блин… Тут военные из области всем командуют, а мы, видите ли, так… На подхвате у них. А ну-ка двинься, не видать ничего…
– Старшина, – обратился к нему Владимир Юрьевич, – ты здесь пацанят моих не видал?..
– Батя! Батя! Там такое…
Толька и Витька прошмыгнули между ног толпившихся людей и стукнулись о пальто отца.
– Видал, – топорно пошутил старшина Кук и довольно
– Батя, там…
– Я вам сейчас все гузно отшибу, – пообещал Владимир Юрьевич, прижимая детей к себе дрожащей рукой. Он чувствовал, как колотится его сердце, пытаясь выломать ребра. – Я вам сейчас… Господи, родные вы мои… Ну где ж вас носило?
На площади что-то ухнуло, заставив зевак отступить на шаг и оживленно загомонить. До слуха Владимира Юрьевича донеслись невнятные гавкающие обрывки приказов. На правом краю оцепления истерично завопила какая-то баба, требуя пропустить ее к родной избе.
Зашипело и вновь ухнуло.
– Брыкается, – прокомментировал подошедший Бархатыч. – Бензинчиком его окатите, чтоб знал наших! А то повадились тут, понимаешь, скотину таскать да девок бесчестить…
– Быстро домой! – строго сказал Владимир Юрьевич, беря сыновей за руки.
– Батя! – Пухлощекий Толька строптиво высвободил ладонь. – Мы целый час за ним следили. Он над пустырем, который за комбинатом, пролетал туда-сюда аж семь раз. Разве ты не слышал гула? Гудело же, как двадцать поездов! Не! Как сто!
Владимир Юрьевич задумчиво почесал в затылке. Достал сигарету, спички и закурил.
– Так что же получается… – Он неуверенно покхыкал и выпустил толстую струю дыма. – Это и впрямь один из…этих? – Из каких – этих? – не понял востроносый Витька.
– Ну… из инопланетных захватчиков?
Оба пацаненка уставились на отца, округлив глаза.
– Да не-е-ет! – рассмеялся наконец Толька. – Это свои! Самолет наш! Русский! Все нормально, батя, не трухай!
– Я и не трухаю, – нахмурился Владимир Юрьевич, досадуя на свое легкомыслие. Господи, ну как он только мог поверить в бредовые высказывания Бархатыча. – Поздно уже, домой пора. А то…
Хлопнуло так, что толпа инстинктивно отпрянула назад, чуть не повалив людей из последних рядов. Несколько прожекторов задрали свои хищные отражатели в небо, полоснув лучами по снежной тьме.
Свист перешел в завывание. А затем в нестерпимый гул, чуть ли не рвущий барабанные перепонки.
По телу Владимира Юрьевича побежали противные мурашки.
– Ух ты! – зачарованно протянул Витька, ловко забираясь на мусорный ящик. – Полупрозрачный! А близко-то как! Слов его было почти не разобрать. Отцу приходилось угадывать по губам.
– Дай, дай позырить! – заорал Толька, карабкаясь следом.
Рев турбин достиг своего апогея, и толпу людей, глазеющих на невиданную боевую машину, обдало колким снежным вихрем.
– Свят-свят… – Бархатыч перекрестился, глядя на призрачный силуэт истребителя, совершающего вертикальный
Оптико-дисперсное покрытие «хамелеон» подстраивалось под окружающую среду. Линии фюзеляжа, несущих плоскостей крыльев, кабины, складывающихся шасси – все они постепенно исчезали. Только зеленовато-синие струи пламени не пропадали, они низвергались четырьмя смертельными конусами вниз, создавая вертикальную тягу.
Все оторопело задирали головы. И городские жители, и пожарный расчет, и вся районная милиция…
Когда истребитель набрал допустимую высоту и практически растворился в ночном небе, взвыли маршевые двигатели, и из хвостовых сопел вырвались два неистовых огненных демона тяги.
Через мгновение и следа не осталось от грозного боевого самолета. Лишь лучи прожекторов скрещивались на месте, где он только что висел.
Гул стих практически сразу.
Еще с минуту горожане безмолвно продолжали буравить взглядами небо. Даже военные, переминающиеся с ноги на ногу возле бэтээра, притихли.
И вдруг Толька, стоящий на мусорном контейнере, сорвал с себя шапку и завопил:
– Ур-р-р-р-ра-а-а-а!
Толпа, казалось, только и ждала этого.
– Рррр-ааааа!
И будто переломилось нечто, невидимое в дрожащем воздухе. Будто разлетелось вдребезги в голосах сотен людей…
– Ур-р-ра! – подхватил Бархатыч. – Я ж говорил…
– Да мы их в порошок сотрем! В пыль! – заголосил Владимир Юрьевич, поддаваясь всеобщему взрыву чувств. – Да за нами Москва стоит!
– Ура! – грянули военные. В свете прожекторов засверкали кокарды на подлетающих зимних шапках. – Ура! Ура! Ура!
– Ур-ра!
– Ура-а-а!
– Да здравствует наша авиация!
– Слава-а!.. Ура-а!
– Слава России!
В салоне пахло нафталином.
Алексей Иванович готов был расстрелять этого мудилу помощника, который догадался несколько костюмов из его гардероба защитить на зиму от моли, обсыпав стародавним вонючим средством.
Автомобильный кортеж повернул на Тверскую, минуя усиленный милицейский пост на перекрестке. Возле старой «сталинки», чудом уцелевшей при первой бомбежке плазмоидов, машины притормозили. Теперь это был главный корпус Минобороны. Даже основную часть архивов и прочей бюрократической целлюлозы уже перевезли в подвалы из старого полуразрушенного здания.
– Прошу, господин министр. – Помощник услужливо открыл дверь.
– Козел, – обронил Алексей Иванович, выбираясь наружу. – Вся одежда провоняла. В следующий раз в трусы себе нафталинчику сыпани.
– Слушаюсь, – кивнул помощник, раскрывая зонтик. Над центром Москвы кружился легкий снежок.
– Да убери ты свой… грибок! – раздраженно отмахнулся министр.
Он быстрым шагом двинулся к парадному входу в здание, возле которого на карауле стояли двое солдат. Помощник и телохранители поспешили следом.