Плечом к плечу

Воронин Дмитрий Анатольевич

Но шли века, Блут разрастался, и его жителям становилось всё теснее и теснее в каменном мешке стен. И уже лет сто назад внутри цитадели не осталось ничего, связанного с мирными жителями. Лишь казармы, арсеналы, стрельбища и тренировочные площадки для мечников, стойла, кузницы, склады продовольствия и амуниции — всё, что необходимо крепости для обороны. Существенно расширили и внутренний рейд, сейчас Блут мог выпустить в атаку шесть галер — более чем достаточно против любого пиратского наскока. Ну, если не рассматривать в качестве противника белых рыцарей или, скажем, эскадру пресловутого адмирала Родана. Впрочем, Родан не сошёл с ума, чтобы кусать руку, которая его кормит — попытка атаковать Блут вызовет в Империи куда более

опасный резонанс, чем захват одного-двух торговых кораблей.

Переместившиеся за стены крепости жители уже не могли теперь считать себя в полной безопасности. В случае серьёзной угрозы стены Блута приняли бы их, но жить «за стеной» и «у стены» — это всё-таки далеко не одно и то же. И у города появилась третья, самая новая и наименее надёжная стена, усиленная десятком бревенчато-земляных бастионов. Стеной это можно было назвать лишь с изрядной натяжкой — скорее, просто невысокий вал с двухрядным частоколом, пересыпанным землей и дроблёным камнем.

С точки зрения затрат, Блут дорого обходился императорской казне, если вспомнить, что за века, прошедшие после того, как на берегу удобной бухты был заложен первый камень в основание замка, никто не пытался высадиться здесь с враждебными намерениями. Стены ветшали и реставрировались, галеры крепостного флота время от времени отправлялись ловить пиратов или сопровождать караваны, а затем возвращались обратно, дабы окончить свои дни среди гниющего дерева и заплесневелой парусины. Покрывались зеленью бронзовые катаракты — или начищались до блеска, в зависимости от того, как очередной комендант относился к службе.

В народе Блут называли «ленивым рыцарем» — величественная, несокрушимая и практически бесполезная крепость. Хотя не будь Блута — кто знает, не захотели ли бы обитатели Южного Креста пощипать богатого северного соседа.

Дилана прибыла в город, когда небо уже засияло россыпью звезд. Волшебница пребывала в отвратительном настроении — разговор с Его Величеством никак не шёл из головы, к тому же она пока не имела ни малейшего представления, как сможет подобраться к всегда предусмотрительному и болезненно-осторожному Бороху.

Точка кипения была достигнута, когда хозяин лучшего постоялого двора, именовавшегося «Ветер странствий», кланяясь и потея от страха, принялся уверять блистательную госпожу, что ни единого свободного места у него нет, что и собственные комнаты он отдал господам, прибывшим в город накануне. Воины из эскорта леди Танжери (на эскорте настоял Император и Дилане лишь удалось ограничить число охранников одним десятком) быстро объяснили постояльцам, что для их спокойствия будет куда лучше, если сон придёт к ним в каком-нибудь другом месте. Шестеро вняли и торопливо покинули комнаты, не заикаясь об уже внесенной хозяину оплате. Двое заартачились… к сожалению, эти двое занимали лучшие покои постоялого двора, и пришлось ждать, пока служанки ототрут кровь с пола и заменят изгаженные ковры.

На следующий день Дилана нанесла визит на верфи, где проходили переоснащение галеры, предназначенные для участия в экспедиции. Либо работа и в самом деле велась из рук вон плохо, либо сказалась тяжёлая дорога и плохо проведённая ночь — несмотря на уверения хозяина в чистоте комнат, клопов в постели было достаточно — но «клинок Императора» осталась крайне недовольна положением дел. Пока двое здоровенных плотников, временно отложив дела, готовили подходящий по размерам кол, Дилана в самых любезных выражениях объясняла барону Лайну Септону, руководившему работами, всю степень его неправоты. Барон то краснел, то бледнел, исходил потом, время от времени начинал заикаться и всё никак не мог оторвать взгляда от заостренного кола, устанавливаемого прямо на пристани. Судя по бледности и мелко подрагивающим рукам, он не сомневался, кому именно предназначена эта штука. Если бы не остатки рыцарской чести, он уже давно упал бы на колени — о Дилане при дворе ходило

достаточно слухов, один страшнее другого, и в её решимости добиться исполнения приказов Его Величества любой ценой барон не сомневался ни на миг.

На самом деле, сэр Септон был не так уж и виноват. Император поставил ему жёсткие сроки но, как и почти любой властитель, не стал задаваться вопросом, а выполнимо ли его повеление в принципе. Всего лишь месяц прошел с тех пор, как окончился сезон штормов. Верфи Блута — наиболее существенный источник доходов города — работали с полной нагрузкой, оказывая небезвозмездную помощь десятку судов, пострадавших от ударов стихии. Не далее как неделю назад в гавань вошёл изрядно изуродованный корабль — его матросы, отталкивая друг друга, кубарем скатились по трапу и принялись целовать грязные доски пристани. Шхуна «Макрель» чудом уцелела в стычке с пиратским шлюпом, потеряв половину команды, большую часть груза кинтарийских тканей, грот-мачту и бушприт. Три здоровенные дыры в борту, чуть выше ватерлинии, дополняли картину разрушений. Да и палубные надстройки пострадали настолько, что корабельные мастера, прибывшие для осмотра этой посудины, лишь цокали языками, мысленно подсчитывая барыши — ремонт предстоял нешуточный.

Это привело к тому, что запасы выдержанного строевого леса, парусины, бронзовых скоб, канатов и прочего совершенно необходимого для ремонта добра стремительно подходили к концу. И приказ Его Величества немедленно переоснастить сразу пять тяжёлых имперских галер обрушился на мастеров и, в первую очередь, на барона Септона, коменданта порта Блут, как снег на голову. Видит Эмнаур, барон делал что мог, но… но пара мешочков с монетами оказались слишком соблазнительной приманкой — два кинтарийских купца, торопившихся в Инталию, дабы предложить орденскому флоту прекрасную парусину по «слегка» завышенной цене, получили содействие барона в части ремонта их огромной четырёхмачтовой барки. Содействие означало лучшие материалы, лучших мастеров… а теперь, вероятно, будет означать ещё и сидение на колу.

Ну в самом деле, кто мог подумать, что Его Величество пришлёт с инспекцией это чудовище в столь прекрасном обличье.

— Я делаю всё, что в моих силах, леди Танжери, — он старался говорить твёрдо, с тоской осознавая, как же плохо у него это получается.

— Видите ли, барон, — сейчас голос леди был столь ж очарователен, сколь и её внешность, но от её слов Септона пробирала дрожь, словно от ледяного ветра, — Императора, как и любого человека, облечённого правом отдавать приказы, интересует не «я сделал всё возможное», а просто «я сделал». Не думала, что эта истина нуждается в пояснениях.

— Я… — он помялся, понимая, любые произносимые им слова лишь усиливают раздражение волшебницы. — Я не обману доверия Его Величества.

— Вы уже обманули его доверие, — ласково сообщила Дилана. — Как вы думаете, барон, для кого предназначен этот кол?

История о том, как леди Танжери заживо сожгла капитана имперской галеры, человека благородного происхождения и достаточно высокого положения, лишь за то, что тот посмел сказать ей слово «невозможно», давно стала достоянием гласности. Барон на свой счёт не обольщался, он был всего лишь комендантом порта и, следовательно, его статус в глазах «клинка Императора» был лишь чуть выше, чем у какого-нибудь корабельного мастера. А с точки зрения пользы для дела — так и ниже.

Он промолчал, хотя выражение глаз свидетельствовало о том, что мысленно Септон уже представляет себя корчащимся на колу.

— Я не собираюсь казнить вас, барон. Но если через пять дней первая из галер не будет полностью оснащена и готова к выходу в море, сюда приведут вашу жену. Если не поможет и это — детей. У вас их ведь трое, я не ошибаюсь?

«Интересно, — отрешенно подумал Септон, — а если я сейчас достану кинжал и попытаюсь выпустить леди кишки, успеет ли она или её телохранители меня остановить?»