Плечом к плечу
Шрифт:
Мальчик открыл глаза и застонал от боли. Тело словно долго волокли по камням… или так и было? Он с трудом поднялся, осмотрел себя — неглубокие раны подёрнулись корочкой запекшейся крови, повсюду синяки… что с ним произошло, он толком не помнил. В двух шагал лежала огромная туша панцирного волка, чёрно-серого, укрытого броней. Одна из лап отсутствовала, в воздухе витал запах паленого мяса. Вероятно, тварь с разбегу налетела на камень-пламень, взрыв которого и прикончил чудовище на месте. А жертва, которую тащила тварь, почти и не пострадала — всю силу огня принял на себя волк.
Вид зверя поверг мальчика в ужас — он бросился бежать, не разбирая дороги, даже не осознавая,
В себя пришел он лишь на следующее утро — живот сводило от голода, язык превратился в распухшую шершавую терку, тело по-прежнему рвали спазмы боли. Мальчик долго не мог понять — где он, как он оказался тут… события прошедшего дня остались в памяти лишь в виде неясных, туманных обрывков. И ещё осталось ощущение того, что оставаться на месте — смерть. Он был слишком мал, чтобы осознанно стремиться к спасению, но инстинкты толкали его к принятию простого решения — встать и идти. Неважно, куда.
Брел он почти до полудня — и, наверное, путь его прокладывал сам светлый Эмиал, поскольку впереди показался крошечный оазис, редкое место жизни в мертвой Пустоши. Два десятка кустов с горьковатыми, но съедобными ягодами. Наверное, глубоко под камнями, можно было найти и воду — но копать было нечем, да и сил недоставало. Зато ягоды утолили жажду и, чуть-чуть, голод. Жаль, что мало их было, тех ягод. Съев всё, что удалось найти, мальчик побрел дальше — к этому времени солнце уже стало клониться к закату. Следовало поискать убежище…
Подходящее место он нашел часа через три — некогда это, вне сомнений, была башня мага. Говорили, что во времена до Разлома многие из магов любили селиться в таких вот строениях, высоких, изящных… Увы, время не пощадило здание, рухнули верхние этажи, провалились крыши у немногочисленных пристроек. Но часть башни уцелела, там можно было укрыться, и паренек, чуть клацая зубами от страха, медленно подошел к чёрному провалу, в незапамятные времена перекрытому дверью. От двери осталась лишь бронзовые петли да несколько высохших на солнце до каменного состояния досок. Здесь явно никого не было, но мальчик отчаянно трусил — мало ли, вдруг призрак бывшего владельца этого места до сих пор бродит по запущенным комнатам.
Может, призрак здесь имелся, может, и нет, а вот останки человека (хозяина или гостя, кто его разберёт) обнаружились почти сразу. По иронии судьбы, жизнь этого человека закончилась точно так же, как и жизнь волка, утащившего мальчишку из каравана. Правда, о хищнике мальчик не помнил и спроси его сейчас, кто покрыл его тело ранами и синяками — вряд ли ребёнок смог бы объяснить это. Он уже не помнил и об оазисе, только во рту ещё чувствовалась горечь ягод.
Да… смерть человека, некогда заползшего в башню, не была легкой. У скелета, прикрытого истлевшими обрывками кожаной одежды, отсутствовала нога. Видать, не удалось бедолаге миновать встречи с камнем-пламенем… или провалился ногой в ловушку подземного глота, мерзкой твари, способной месяцами сохранять неподвижность — и мгновенно сомкнуть челюсти, как только что-то попадёт в вечно раскрытую пасть. А может, человек выиграл схватку с обсидиановым волком — если можно это назвать победой. При жизни он вряд ли был беззащитен — рядом со скелетом лежала тяжёлая сабля, дорогая, с эфесом, усыпанным мелкими синими камнями. Ну, то есть, наверное дорогая — мальчишка не отличил бы сапфир от обычного стекла. И вряд ли смог бы понять, что сабля эта — не легкое, с хищным изгибом, оружие воинов Кинтары. Скорее — абордажный кортик, выкованный для богатого заказчика, чтобы и оружием служил, и статус владельца демонстрировал. Такими кортиками, только попроще, умело владели пираты с Южного Креста, а вот Белые рыцари или, скажем, гуранские солдаты подобными клинками брезговали.
Но и не только дорогой саблей богат был при жизни человек, окончивший свои дни в разрушенной башне. Среди останков нашлось и другое добро — пяток перстней с цветными камнями, серьга с крупной жемчужиной, золотая фибула, видимо, служившая застежкой давно сгинувшего прахом плаща. Паренек собрал драгоценности, запихал в пояс — пригодятся. И саблю взял — какой же парень, пусть и тронувшийся умишком, пройдет мимо оружия.
А ещё в башне нашлась вода. Самая настоящая — пусть тухлая и вонючая, но её можно было пить. Видать, владелец башни был большим мастером магии, ибо созданная им (или за его деньги) умывальня всё ещё давала воду. Морщась от неприятного запаха, мальчик выпил несколько глотков — сразу стало легче. Он устроился тут же, возле опустевшей умывальни, куда по каплям теперь набиралась новая порция воды, и закрыл глаза.
Новый день встретил его шумом дождя. Над Пустошью бушевала гроза — и с небес на землю лился величайший дар богов — вода, чистая, свежая. Паренек, выскочив из башни и скинув с себя заскорузлую от крови одежку, смеялся, глотал капли на лету и немного попрыгал по лужам… раны уже почти не болели, горячий воздух Пустоши легко убивает — но легко и исцеляет, это уж как боги пожелают. Натягивая промокшее тряпье, с удивлением обнаружил завернутые в пояс кольца — откуда они взялись?
Затем, как это часто бывает, проливной дождь в считанные минуты сменился жгучим солнцем, и паренек, движимый неистребимым детским любопытством, отправился осматривать руины. Сейчас, под светом Эмиала, мысли о призраках уже не казались столь пугающими — куда больше его напугал безногий скелет, лежащий на полу в прихожей. Правда, мальчику казалось, что скелет этот он видит уже не в первый раз.
А больше в башне ничего интересного и не нашлось. Более или менее уцелела лишь одна из комнат на втором этаже — странная комната, украшенная плитами из мрамора, на которых неведомый искусный резчик изобразил замысловатые узоры. Паренек, как зачарованный, битый час стоял неподвижно, разглядывая хитрые завитки, потом долго водил по мрамору пальцами, словно стараясь на всю жизнь запомнить сплетение линий. Ему мнилось, что линии что-то хотят ему сказать, что они что-то важное означают… а может, просто непослушная память пыталась намекнуть, что некогда и ему, внуку и ученику рисовальщика, не чуждо было стремление к творчеству.
Он ушел из башни следующим утром. Ушел, унося с собою найденную в руинах стеклянную флягу, наполненную водой, да большую деревянную коробку, валявшуюся рядом со скелетом. В коробке лежала толстая книга в кожаном переплёте с блеклыми синими буквами. Взял он и саблю — но потом бросил, тяжела она оказалась. Почему-то книга показалась важнее, хотя он и не умел читать. Но так ли важно — зато в книге были рисунки, сделанные с особой тщательностью. Мальчик не понимал смысла рисунков — раньше ему никогда не доводилось видеть карт — но книга казалась ему чем-то волшебным и очень, очень важным.
Он брел по каменистому плато, спускался в расселины… Эмиал по-прежнему хранил ребёнка — дважды ему попадались оазисы, дважды удалось набить живот невкусными ягодами. А на пятый день… считать он умел, да толку от того? Память упорно закрывала от хозяина всё, что случалось накануне. Да, на пятый день он встретил возвращающийся из Гурана караван. И старший приказчик каравана — вот же редкостной души человек — не отобрал у парнишки золотые побрякушки, взяв лишь половину — за то, что доставил малыша в благословенный Кинт Северный.