Шрифт:
В облегающем персидском платье и тюрбане в тон она выглядела обворожительно. В городе пахло весной, и она натянула на руки пару длинных перчаток, а на полную точеную шею небрежно накинула элегантную меховую горжетку. Обозревая окрестности в поисках жилья; мы остановились на Бруклин-хайтс - с тайным умыслом оказаться как можно дальше ото всех, с кем были знакомы. Единственным, кому мы намеревались дать наш новый адрес, был Ульрих. Вдали от Кронского, от Артура Реймонда начиналась для нас подлинная, свободная от непрошеных вторжений извне «vita nuova».
В день, отведенный поискам уютного любовного гнездышка, мы оба так и лучились счастьем. Раз за разом заходя в вестибюль и нажимая кнопку звонка, я чувствовал,
Между тем у хозяйки дома наша платежеспособность, похоже, не вызывала опасений. Она пригласила нас в собственные апартаменты на втором этаже, усадила, подала шерри. Вскоре в дверях показался ее муж, столь же доброжелательный и любезный. Джентльмен до кончиков ногтей, он был родом из Виргинии. На обоих произвел благоприятное впечатление тот факт, что я служу в «Космодемонике». Супруги искренне удивились, услышав, что такой молодой человек, как я, занимает в компании столь Ответственный пост. Мона, ясное дело, разыграла этот козырь по максимуму. Послушать ее, так мне не сегодня-завтра светило кресло в совете директоров, а еще через пару-тройку лет, чем черт не шутит, должность вице-президента.
– Разве не так считает твой мистер Твиллигер?
– обратилась она ко мне, провоцируя на утвердительный кивок.
Мы договорились, что внесем задаток, всего-навсего десять долларов - смешную сумму, если учесть, что в месяц предстояло выкладывать девяносто. Как мы их наскребем, хотя бы за первый месяц проживания, не говоря уж о мебели и бытовых мелочах, без которых не обойтись, - обо всем этом у меня не было ни малейшего представления. Я просто списал эти десять долларов как деньги, выброшенные на ветер. Светский жест, не больше того. Ничуть не сомневаясь, что мнение Моны изменится, едва мы вырвемся из их обезоруживающих объятий.
И, как обычно, я ошибался. Оказывается, она твердо решила: въезжаем, А как насчет остальных восьмидесяти долларов? Их обеспечит один из ее штатных поклонников, служащий отеля «Брозтелл».
– Кто это такой?
– рискнул осведомиться я, впервые услышав это имя из ее уст.
– Ты разве не помнишь? Я же вас познакомила всего пару недель назад - когда вы с Ульрихом поравнялись с нами на Пятой авеню. Он совершенно безобидный.
Поверить ей, так все они «совершенно безобидны». На языке Моны сие означало: они никогда не помыслят смутить ее бестактным предложением провести с ними ночь. Само собой разумеется, все они «джентльмены» и, как правило, порядочные рохли. Я долго рылся в памяти, пытаясь представить себе, как выглядел данный образчик элитарной породы. Все, что мне удалось вспомнить, - это то, что он был очень молод и очень бледен. Иными словами, ничем не примечателен. Как ей удается удерживать своих вылощенных кавалеров от того, чтобы запустить руки ей под юбку - при том, что иные из них прямо-таки сгорали от желания, - оставалось для меня тайной. Всего вероятнее - доверительным тоном (как однажды проделала это со мной) излагая им свою душещипательную историю. Дескать, живет она с родителями, мать у нее - старая ведьма, а отец болен раком и не встает с постели. К счастью, я редко проявлял повышенный интерес к этим галантным воздыхателям. (Главное не слишком углубляться, не уставал твердить я себе). Значимо для меня лишь одно: они «совершенно безобидны».
Обустроить новое жилище - задача не из простых; тут одной квартплатой не отделаешься. Мона, конечно, сумела позаботиться и об этом. Она облегчила бумажник своего невезучего ухажера на целых три сотни. Строго говоря, затребовала то она пятьсот, да бедняга признался, что его банковский счет горит синим пламенем. За каковую оплошность и был примерно наказан: вновь снискать благосклонность своей дамы сердца ему удалось, лишь приобретя для нее в универмаге экзотическое крестьянское платье и пару дорогих туфель. Что ж, впредь будет осмотрительнее…
Поскольку в тот день у нее была репетиция, мебелью и всем прочим решил заняться я сам. Начисто отвергнув как нелепую мысль о том, чтобы платить наличными, в то время как благосостояние нашей страны целиком зиждется на рассрочке. Мне тут же пришла в голову Долорес, в последнее время всерьез занявшаяся оптовыми поставками на Фултон стрит. Отлично, к ней я и обращусь.
Отобрать все, чему предстояло украсить нашу роскошную брачную обитель, было делом одного часа. Обходя зал за залом, я выбирал действительно нужное и красивое, увенчав внушительный перечень новоприобретений великолепным письменным столом со множеством выдвижных ящиков. Долорес не удалось скрыть оттенка легкой озабоченности тем, сколь исправно мы будем вносить ежемесячные платежи, но я заверил ее, что Моне хорошо платят в театре. А я - я ведь еще тяну лямку в своем «космодемоническом» борделе.
– Да, но алименты… - пробурчала Долорес.
– А, ты это имеешь в виду. Ну, это уже ненадолго, - отвечал я с улыбкой.
– Хочешь сказать, что намерен ее бросить?
– Близко к тому. Всю жизнь ведь не проживешь с камнем на шее.
Она считала, что это вполне в моем стиле: дескать, чего еще и ждать от такого подонка. Впрочем, из ее тона явствовало, что подонки - народ, не лишенный приятности и обаяния. Прощаясь, Долорес добавила:
– Вообще-то с тобой надо держать ухо востро.
– Та-та-та, - передразнил я.
– Ну не расплатимся, так мебель заберут. О чем волноваться-то?
– Да я не о мебели, - отозвалась она, - я о себе.
– Ну, тебя-то уж я не стану подводить, сама знаешь.
И, разумеется, подвел, пусть ненамеренно. В тот момент, подавив первоначальные сомнения, я свято и искренне верил, что все сложится наилучшим образом. Вообще, впав в уныние или отчаяние, я неизменно шел за поддержкой к Моне. Ее мысли были без остатка заняты будущим. Прошлое было сказочным сном, прихотливое течение которого направлялось в новое русло с любым ее капризом. Согласно ее философии, опираясь на прошлое, нельзя делать выводы - это самый ненадежный способ оценивать вещи. Для нее прошлого просто не существовало, коль скоро оно таило в себе неудачу или страдание.
Мы на удивление быстро освоились в новых апартаментах. Как выяснилось, дом ранее принадлежал судье, человеку состоятельному, все в нем реконструировавшему по своему вкусу. А вкус, надо признать, у него был отличный, с оттенком гедонизма. Полы были инкрустированы редкими породами дерева, стены - дорогими ореховыми панелями. Комнаты украшали драпировки розового шелка, а в книжных шкафах, приди такая фантазия, можно было разлечься как в спальном вагоне. Мы занимали всю переднюю половину первого этажа, выходившего окнами на самый аристократический квартал в Бруклине. Все наши соседи разъезжали на лимузинах, к их услугам были дворецкие, а один взгляд на ежедневный рацион их породистых псов и выхоленных кошек моментально наполнял наши рты голодной слюной. С обеих сторон окруженный особняками, наш дом был единственным разбитым на квартиры во всей округе.