Племя
Шрифт:
Атлатль осторожно вытащил саблезубого тигренка из своей безрукавки так, чтобы тот не смог его поцарапать. Он приподнял с земли щенка и провел его боком против шерсти тигренка, чтобы на нем остался собачий запах, затем повторил это несколько раз. Саблезубый детеныш так ослабел, что не мог сопротивляться. Он был ненамного крупнее щенка, которому, казалось, нравилось, что человек уделяет ему внимание.
А вот со старой собакой Атлатлю нужно вести себя осторожнее.
Он тихонько подошел к ней и положил тигренка среди щенков, кормящихся у брюха
Атлатль отошел и сел поодаль вместе с детьми.
Немного погодя старая собака повернула голову к своему брюху. Она обнюхала тигренка, а затем осторожно облизала его, очистив от крови рану на его передней лапе. Все это время детеныш урчал от удовольствия.
– Видите, – торжествуя, сказал Атлатль своим маленьким обожателям, – мы нашли ему мать.
Откуда-то сзади снова донесся голос Тахи, и, как всегда, услышав его, юноша почувствовал странную слабость.
– Атлатль, – мягко произнесла она, – тебя зовет бабушка. Пауоу пытался убедить ее, что царапины на его руке появились из-за детеныша, которого ты защищаешь.
Девушка засмеялась, и ее смех был подобен радостному щебетанию птиц.
– А я-то думала, что это ты выдумываешь всякие истории – не Пауоу!
– Гляди, Тахи, – вмешалась Нуна и показала на тигренка. – Это правда. Вон он. Со щенками!
Тахи хлопнула в ладоши от восхищения.
– О, Атлатль, он такой милый!
Радуясь тому, что саблезубый тигренок так умилил ее, юноша подумал, как здорово было бы принести Тахи в подарок птичьих перьев.
Тахи прекратила смеяться и забеспокоилась:
– Но теперь тебе придется ответить на обвинения Пауоу. Вавацека и остальные женщины ждут тебя.
В долине, которую племя выбрало для зимовки, было много дичи. Холмы защищали эту землю от сильных ветров. Несмотря на то что река оказалась неглубокой, ее течение было быстрым, и она не замерзла, когда выпал снег. Поскольку племя не собиралось кочевать до самой весны, землю внутри палаток устлали шкурами животных для утепления. Между кострами стояли стулья-треноги, сделанные из связанных палок, на которые была натянута кожа. Весной, когда племя снова соберется переместиться всем стойбищем, в дорогу стулья разберут, а шкуры аккуратно сложат.
Вавацека сидела на стуле в окружении женщин. Возле нее, ухмыляясь, стоял Пауоу.
Когда голоса женщин затихли при появлении Атлатля, Вавацека повернула голову в его сторону. Ее лицо было изрезано глубокими морщинами, руки иссохли, а глаза затуманились. Единственное, в чем у нее еще оставалась сила, так это рассудок и голос.
Атлатль подошел, ковыляя, и остановился прямо напротив нее. Он часто помогал Вавацеке собирать растения, необходимые для лечебных снадобий, и за этим делом они непринужденно беседовали, как старые друзья. Но здесь, на виду у женщин, он осознавал ее уважаемое положение в племени и почтительно ждал, когда она заговорит.
Посреди этого молчания Атлатль заметил, что ноздри бабушки расширены. Несмотря на то что ее зрение сильно ослабело, слух и обоняние все еще были остры.
Если бы Атлатль подсказал бабушке, что он пришел, она бы оскорбилась. Вавацека наверняка это знала сама.
– Итак, – сказала она, – один из моих внуков обвиняет другого.
Атлатль прекрасно понимал, почему в ее голосе сквозила грусть. Он понимал, как сильно ей хотелось, чтобы ее сыновья – отец Пауоу Банти и отец Атлатля Нутау – вели себя как братья, а не как яростные противники. Оба они полагали, что их сила – Банти как шамана и Нутау как предводителя охотников – давала каждому из них право стать истинным вождем племени. Банти не скрывал своей обиды на то, что вождем считался Нутау.
– Если Пауоу сказал тебе, что я принес в стойбище саблезубого тигра, – молвил Атлатль, – то это не клевета. Это правда.
Он не видел смысла отрицать то, что можно легко проверить.
– Саблезубый тигр, – повторила Вавацека. – И ты натравил его на Пауоу?
Женщины молчали, поскольку они тоже уважали возраст и мудрость Вавацеки. Одна из них протыкала шкуру костяной иглой и протягивала кожаную нить, чтобы сшить два куска кожи. Другая связывала веревкой пучки травы. Однако Атлатль чувствовал, что этот разговор был им также интересен.
– Да, я натравил его на Пауоу, – кивнул Атлатль. – Это было ужасное нападение. На него бросился огромный зверь. Во-о-от такой громадный!
Юноша сложил ладони чашечкой, как будто старался удержать в них воду, чтобы показать, насколько мал детеныш.
– Когда Пауоу его ткнул, зверь прыгнул на него и чуть не сбил с ног. Я оттащил его от Пауоу, спасая тому жизнь, и вот посмотрите, что этот свирепый зверь сделал со мной!
Атлатль показал на свой нос.
Некоторые женщины захихикали.
– Пауоу, – сказала Вавацека, – покажись из-за моей спины и встань лицом ко мне.
Тот, шаркая, вышел вперед.
– Ты ткнул саблезубого детеныша? – спросила она.
– Я не понимал, живой он или мертвый, – угрюмо ответил Пауоу, опустив голову. – Атлатль должен был убить его, перед тем как принести в лагерь.
– Я не спрашивала, живой он был или мертвый. Я спросила, ткнул ли ты его.
– Да, – признался он наконец.
– Значит, он не напал на тебя, как ты утверждал, а защищался?
Пауоу промолчал.
– Ложные показания перед любым членом Совета старейшин – это серьезный проступок, – заметила Вавацека. – Даже такая ложь, которая кажется безобидной.
Пауоу фыркнул:
– Атлатль только что сказал, что зверь был огромный и сбил меня с ног! Вы ему лучше расскажите, что значит говорить правду!
– Ты же умен. Или хочешь сделать вид, будто не понимаешь шуток?
Пауоу глубоко вздохнул: он понимал, что любой ответ выставит его не в лучшем свете.
Вавацека произнесла: