Плен. Жизнь и смерть в немецких лагерях

Смыслов Олег Сергеевич

Таким образом, будучи революционером, Сталин прошел годы подполья, ссылок, тюрем, революцию и Гражданскую войну. Все это не просто наложило отпечаток на его характер, но и сформировало черты, присущие тогда большинству из его окружения.

Безусловно, человек с такой биографией мог признавать только сильную «железную власть».

Д.А. Волкогонов назвал Сталина «насквозь политической фигурой», ибо вождь, по его мнению, «на весь окружающий мир смотрел через призму своих политических интересов, политических приоритетов, политических заблуждений».

Но мог ли быть Сталин другим? Он, прошедший дорогами революционной борьбы,

смотрел на окружающий мир глазами революционера. Точно так же, как все его товарищи по борьбе…

К слову, для Церкви Сталин — великий исторический деятель, который сделал и массу плохого, и массу хорошего… В двадцатое столетие царская Россия вступила отсталой страной с преимущественно сельским, безграмотным населением, с зачатками современной промышленности, с более чем узкой научной базой, и как всегда со скверно оснащенной армией… Затем Русско-японская, Первая мировая войны, две революции, Гражданская война, голод, полная разруха и одни враги… Именно после смерти Ленина Сталин принял это жуткое наследие. Не в пример другим, он очень скоро уяснил иллюзию мировой революции и, расправившись с оппозициями, объявил «о строительстве социализма в отдельно взятой стране»…

Григорий Любомиров, автор и режиссер сериала о Сталине, говорит:

— После его смерти прошло уже больше пятидесяти лет, и его нельзя призвать к земному суду, потому что он уже прошел суд небесный.

В конце жизни вождь постоянно читал Библию… В.М. Молотов и А.Е. Голованов рассказывали Ф. Чуеву, что в 1943 году Сталин сказал:

— Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер истории безжалостно развеет ее!

… В первые месяцы войны Сталину докладывали о масштабах потерь. Генеральный штаб и Главное управление кадров готовили соответствующие сводки. Как и положено, в них отражалось число погибших, раненых, больных, пропавших без вести. Было подсчитано даже число выбывших из строя лошадей, потерянных танков, самолетов, орудий и минометов. Но вот сколько бойцов и командиров попало в плен, в этих документах не говорилось. Видимо, таковых подсчитать было просто невозможно. Поэтому военнопленные без всяких пояснений оставались в списках без вести пропавших.

Как писал Д.А. Волкогонов, «сам Сталин косвенно признавал наличие большого количества пропавших без вести».

Так, в телеграмме Тимошенко, Хрущеву, Болдину он спрашивал:

«Ставка считает нетерпимым и недопустимым, что Военный Совет фронта вот уже несколько дней не дает сведений о судьбе 28, 38 и 75-й армий и 22-го танкового корпуса. Ставке известно из других источников, что штабы указанных армий отошли за Дон, но ни эти штабы, ни Военный Совет фронта не сообщают, куда девались войска этих армий и какова их судьба, продолжают ли борьбу или взяты в плен. В этих армиях находилось, кажется, 14 дивизий — Ставка хочет знать: куда девались эти дивизии?

И. Сталин».

«Как Сталин относился к плену? Как реагировал на факты окружения и сдачи в плен больших масс военнослужащих? — задавал вопросы Волкогонов и сам же отвечал на них. — Помимо официальной устной установки, запрещающей плен как недопустимый для советского военнослужащего поступок, у Сталина к этому примешивалось главным образом подозрение в измене, предательстве, пособничестве врагу. Для Сталина любой человек, побывавший в плену, не заслуживал доверия. Кроме заградотрядов, Сталин лично санкционировал создание специальных лагерей НКВД для “проверки” личного состава, выходящего из окружения. В первые годы войны их было создано достаточно много».

И действительно, советское правительство немало внимания уделяло предотвращению сдачи своих бойцов и командиров в плен еще в период финской войны. Например, Политуправление Ленинградского военного округа выпустило специальное руководство под названием «Боец Красной армии не сдается» (Н. Брыкин, Н. Толкачев). В этой брошюре всем военнослужащим разъяснялось, что исходя из военной присяги, плен — это «измена Родине», а это, в свою очередь, исходя из некоторых статей Уголовного кодекса, является величайшим преступлением и величайшим позором для советского бойца.

В брошюре приводился пример времен Гражданской войны, когда для каждого бойца Красной армии существовал закон, по которому предпочтение отдавалось смерти, нежели позорному плену.

Ибо, как считалось в стране Советов, «большевики не сдаются в плен».

Далее приводились примеры страшных пыток, «ужасной мученической смерти», которые неизбежно ждут красноармейцев в плену у врага.

«А таких, которые сдаются из страха и тем самым изменяют родине, ожидает позорная участь, ненависть, презрение и проклятие семьи, друзей и всего народа», — говорили авторы агитационного издания. Это было государственное мнение…

Еще в 1934 году в Уголовный кодекс было внесено понятие «ЧС» — член семьи изменника родине. К слову, это положение кодекса было использовано в Красной армии. В процессе репрессий военачальников членов их семей расстреливали, сажали в тюрьмы, отправляли в лагеря и ссылки.

Всего через несколько дней после начала войны, 28 июня 1941 года, был издан совместный приказ НКГБ, НКВД и прокурора СССР № 00246/00833/пр/59 сс «О порядке привлечения к ответственности изменников Родины и членов их семей».

24 июня 1942 года вышло постановление ГКО, в котором говорилось, что «Совершеннолетние члены семей военнослужащих, осужденных к высшей мере наказания (расстрелу) за измену Родине (ст. 58—1 УК РСФСР), подлежат аресту и ссылке в отдаленные местности СССР сроком на 5 лет». Семьи сдавшихся в плен красноармейцев Приказом Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 года лишались государственного пособия и помощи, независимо от причин и обстоятельств пленения этих военнослужащих. Получалось так, что пленение военнослужащего Красной армии рассматривалось как преднамеренно совершенное преступление. Никакие обстоятельства в расчет не принимались. Под подозрение попадали как военнослужащие, так и гражданские лица, побывавшие за линией фронта даже самое непродолжительное время. Отсюда бойцов и командиров, вырывающихся из окружения, встречали как потенциальных предателей.

Те, кто был допрошен немцами, судили за измену Родине и шпионаж. Попытки скрыть даже кратковременное пребывание в плену нередко заканчивались трагически. Нам, людям послевоенных поколений, возможно, легче осудить ту жестокость, или жесткость власти. Но те, кто видел войну, что называется, перед собой или своими глазами, рассказывали, что творилось тогда… В 41-м трусость была не просто каким-то действием одиночек, она приобрела массовый характер. В совокупности с паникой, страхом, перед еще не увиденным врагом, дезертирством, членовредительством она на долгое время стала всеобщим бедствием Красной армии. И некоторой части советского народа (прифронтовой полосы)…