Пленённая княжна
Шрифт:
8_2
— Сурьяна, — прошептал, смакуя ее имя на языке перед тем, как вновь начать целовать, спускаясь губами вниз к животу, касаясь влажных складок, сейчас она пахла мной откровенно и остро.
— Ты сведешь меня с ума, вывернешь наизнанку, — отозвалась Сурьяна, жадно глотая воздух. — А-а-ах, — простонала, когда я прикусил чувствительный бугорок, втягивая в себя.
— Уже лучше, — усмехнулся, покидая сокровенное местечко, припадая к набухшим губам. — Упрямая. Моя Сурьяна. Ты меня уже вывернула и продолжаешь что-то делать со мной.
Сурьяна замерла, почувствовал, как она пьет из меня не только горячие, влажные поцелуи, но и меня тоже пробует на
— Ты на этом не успокоишься, да? — прошептала она.
Качнул головой, сжимая упругую грудь с набухшим соском. Я спустил руку ниже, пальцами погладил мокрое лоно, чтобы дать понять это наверняка. Глаза Сурьяны загорелись нетерпением, этим взглядом можно спалить душу дотла.
Сглотнула:
— Не нужно, Вротислав, это лишнее. Ты пожалеешь… потом. Не сразу. Будешь сожалеть об этой встрече.
— Нет. Я не пожалею. Ты уже должна была это понять. Я хочу тебя всю. Полностью. Несмотря ни на что…
Я ласкал ее там, Сурьяна задрожала под моим напором, я провел губами по ключице, опустился вниз, прихватывая губами острую вершинку соска, втягивая в себя, чуть посасывая ставший красным бутон. Сурьяна задышала тяжелее.
— …Ты будешь моей, Сурьяна? — спросил, проникая в глубину разгоряченного сжимавшего мои пальцы лона. — Ответь мне.
— Сейчас — да… — прошептала, срываясь на тихий стон, — …возьми меня, как хочешь, прямо сейчас.
Несколько слов вытряхнули меня наизнанку, толкая кровь по венам обжигающим бурным потоком. Она доверяла мне полностью — меня жгло это понимание. Я сглотнул, впервые почувствовав себя обезоруженным. Ее искренность, желание настолько откровенны, чисты, первозданны… Мне сумасшедше хотелось окунуться в этот источник, теплый, окутывающий, безмятежный, утонуть в нем, испытать, попробовать на вкус. Запах ее влажного лона дразнил, сводит с ума, от желания меня шатало.
— Ты невероятная, — в глотке сухо, как и внутри, я жаждал напиться. — Но ты не знаешь, о чем ты просишь.
Она провела по моим волосам ладонью, перебирая пальцами пряди, вороша их, и о чем-то думала. В зеленых глазах плавал жгучий огонь. Сурьяна облизала сухие губы, огладила ладонями моим плечи, спустила вниз к локтям, провела по животу, гладя ниже, от чего кровь в голове зашумела громче. Сурьяна обхватила мою плоть пальцами. Мое дыхание задержалось в горле, когда ее пальцы начали двигаться, а сама она сползла вниз, подныривая под меня, вынуждая приподняться. Ощутил на себе ее горячие губы, обхватившие меня, и ладонь, сжавшуюся у самого основания. Я рвано выдохнул, погружаясь в кипучее блаженство, горячие волны прокатывались по телу сокрушающей волной, толкая меня в пропасть, вынуждая непроизвольно раскачивать бедра в такт движению ее нежных тугих губ, втягивавших меня в омут испепеляющей страсти. Я дергался, сжимая простынь в кулаках. Это слишком хорошо. Остановись, Сурьяна, или я точно сойду с ума. Я сдерживал себя, едва не взрываясь в ее ротик, поймав себя на самом краю. Рывком поднял ее, завел руки за голову, растягивая под собой и сжимая запястья.
— Моя Сурьяна может быть такой…
Потемневшие глаза Сурьяны полыхали зеленью, как сосновая хвоя, глубокие от сильного желания. Она готова мне отдаться без остатка, меня повело, голову заволокло от этой жгучей бездонной жажды — жажды слиться, соединиться немедленно, стать неразделимыми, вместе погрузиться в глубину блаженства. Толкнулся в нее резко и твердо, Сурьяна продолжала смотреть мне прямо в глаза неразрывно, вздрагивая от моих грубых, едва несдержанных толчков, из раскрывшихся влажных губ вырывались горячие выдохи. Они становились все громче, срывались в стоны.
Сурьяна впилась пальцами в плечи, приподнимала бедра мне навстречу, давая войти полно, до основания, ловя мои движения, соединяясь с ними. Уже не сдерживал себя, толкаясь резко вперед, отводил бедра назад, чтобы вновь ворваться в нее на всю длину, насаживая на себя.
Пальцы Сурьяны вонзились мне в плечи, она призывно смотрела на меня, взгляд влажно поблескивал от мокрых движений моей плоти в ней: я проникал глубже, вонзаясь, входя до упора, чувствуя, как по коже поползло приятное тепло и покалывание, задвигался так бурно, что все смазывалось в одно яркое пятно. Глубже и глубже, насколько это приятно, быстрее: быть в ней и чувствовать ее. Последняя черта ее скованности смывалась горячий волной. Сурьяна вскрикнула подо мной, порочно выгибаясь навстречу, обнимая меня ногами. Я сжал пальцы на ее бедрах и дернул на себя, пронизывая плотью на всю глубину. Меня скрутило в стальной жгут, от сладкой муки что была невыносимой, вынуждая пролиться горячей струей в ее лоно, дергая на себя.
Сурьяна продолжала двигаться мне навстречу, приподнимаясь и опускаясь, быстро и влажно нанизываясь на меня. Она тихо и часто задышала, продолжая скользить, растворяясь в блаженстве.
8_3
Тонуть в ней невыносимо мучительно, погружаться плотью во влажные, в сладкой росе лепестки. Я остановился, дыша тяжело в губы Сурьяны, огладил линию подбородка, приник к дрожащим от неги губам, собирая с них сладость. Не хотелось отрываться от нее, не выпускать из рук. Сурьяна была расслаблена, но все равно что-то тяготило ее. Словно боялась поверить в случившееся и ждала, когда наваждение рассеется и все встанет на свои места. Но она не понимает, что так, как было прежде, никогда не будет. Она другая, и я тоже. Хочу быть с ней всю оставшуюся жизнь, пустить корни глубже, чтобы сплестись с ней крепче.
Ничего, ряженка, ты еще поверишь, что это все не сон, у меня достаточно времени, чтобы убедить тебя в этом.
— Устала?
Сурьяна кивнула, взгляд затуманенный, обращенный на меня, слишком глубокий, как зеленые омуты лесных прудов, губы, припухшие от поцелуев в полуулыбке, пряди волос, разметавшиеся по подушке, горели костром. Меня пошатнуло от этой завораживающей тягучей красоты и притягательности, она тянулась откуда-то из глубины ее существа, оплетая меня сетями. Я покинул ее тело, опустился рядом, увлек ее за собой, прижимая к себе. Спи, ряженка, а завтра тебе уже не отвертеться. Будешь моей. Я вдыхал запах ее волос — он медовым нектаром тек по горлу, проникал внутрь, растворялся в крови. Я хмелел от нее.
Лучина догорала, тлея в углу, пепел падал в чашу серыми хлопьями. Струился через приоткрытый волок ночной воздух, напоенный запахом молодой травы и речным рогозом, смешиваясь с ароматом горькой смолы и соками нашей страсти. Пели полуночные птицы. И было в этом что-то большее, чем засыпать с любимой, обнимать ее в этом натопленном до духоты срубе на окраине леса в деревушке у реки. Единение не только тел — наполненность сердца, так что давила на ребра, так, что хотелось шире дышать…
…Грохот посуды, вырвал меня из сна. Открыл веки, прищуриваясь от обилия утреннего света, что лился в оконный проруб в полумрак клети, разгоняя стылые тени по углам. Хозяева уже проснулись и шумели в горнице. Я повернулся, чтобы загрести Сурьяны в охапку, прижать к себе ее сонную, вжаться напряженным естеством… да только уставился на пустую постель и смятую подушку. Лед сполз по спине к поясу, вынудив вскинуться с постели и оглядеться, выискивая вещи Сурьяны. Внутри все закаменело. Я заметался по клети зверем, подобрал рубаху, натянул на себя, следом штаны. Куда могла в такую рань пойти? Если бы по нужде какой, то почему с собой все свои вещи взяла? И сумку заплечную, и гребень? Меня ошпарило изнутри кипятком гнева от одной мысли, что Сурьяна…