Плененная королева

Уэйр Элисон

Ричарду теперь было одиннадцать, он быстро рос и мужал. Алиенора гордилась его усердием как в учении, так и в боевых искусствах. Она удивлялась той бойкости, с которой сын говорил на латыни, сама научила его играть на лире и писать стихи на французском и провансальском. У Ричарда был высокий красивый голос, и мать с замирающим сердцем слушала, как он поет с хором в ее приватной часовне. Высокий, рыжеволосый, он во многом унаследовал ее черты – прямой нос, стройную фигуру. От Генриха Ричард мало что унаследовал, если не считать уже заметной жестокости и безжалостности, свойственных Плантагенетам. Это ничего, утешала себя Алиенора, правитель должен быть твердым,

должен уметь укреплять свою власть. А в бою быть яростным. Ричард владел всеми этими качествами в избытке. Он был ее истинным наследником во всех смыслах этого слова, потому что юг у него в крови, как и у нее. Ричарда ждет блестящее будущее, великая судьба. Алиенора всей душой чувствовала это.

Бульшую часть того года Алиенора провела в Пуатье, управляя своими землями с мудростью и твердостью. Присутствие в герцогстве королевы в значительной мере способствовало затягиванию тех ран, что были нанесены ее земле за десятилетия чужеземного правления сначала одним, а потом другим ее мужем, и она была намерена приложить все усилия, чтобы снова завоевать любовь и преданность вассалов.

Утвердив свою власть в герцогстве, она сразу же отправилась в поездку по своим землям, желая познакомиться и подружиться с вассалами, показать им себя. Если установить централизованную власть в Аквитании не удалось силой, она сделает это любовью и мирным увещеванием. Алиенора отправилась на юг и первую остановку сделала в процветающем порту Ньор, где ее двор расположился в мощной квадратной крепости, которую построил Генрих. Местные жители устроили в честь королевы пир, на котором подавали угрей и улиток с ближайших болот и местный деликатес – маленькие пирожные, усыпанные дягилем. Алиенора обещала, что со временем пожалует городу хартию и новые привилегии, на что достойные бюргеры ответили криками радости.

Потом она поехала еще дальше на юг – в Лимож, чтобы сгладить последствия того ущерба, который нанес городу шестнадцать лет назад Генрих, приказав снести стены. Она восхитилась новыми укреплениями, даровала городу привилегии и приняла местных сеньоров. Затем королева отправилась в Перигор, знаменитый великими реками Дордонь и Везер, где обитали стаи жирных уток и серых гусей. Здесь она наслаждалась, посещая долины-ущелья под известковыми утесами, буйно разросшиеся темные леса, пшеничные поля, сады орешника, многолюдные города и деревни на вершинах холмов, могучие замки и скромные церкви – все это купалось в золотых лучах солнца. К Алиеноре приходили люди с подарками и благословениями, даже сеньоры, правившие в этих долинах, где нередко царило беззаконие, преклоняли перед ней колена и приносили присягу верности. Алиенора снова обрела цельность, ее окружала любовь подданных, которую они носили в сердце, как низкорожденные, так и знатные.

Потом королева двинулась на запад в Байонну, расположенную на берегу у подножия могучих Пиренеев, затем снова на север в Пуатье, останавливалась по дороге в замках, особняках или монастырях. И где бы она ни появлялась, всюду ее встречали толпы подданных, благословляя ее, принося ей прошения и жалобы. Алиенора читала их все, судила со справедливостью и человечностью, зарабатывая себе репутацию мудрой и щедрой правительницы. Она уезжала из Пуатье грустной и разочарованной женой, которая пыталась порвать с прошлым, а вернулась счастливой, уверенной и радостной женщиной, благодарной за обретение независимости.

Алиенора написала Генриху о своем решении расстаться с ним навсегда. Это было одно из самых трудных писем в ее жизни,

но ей стало лучше, когда она изложила свои мысли на пергаменте, да что там «лучше» – она словно сбросила груз с плеч. Любовь, за которую приходилось платить высокую цену болью и унижением, не стоила того. У Алиеноры еще сохранялись чувства к мужу, но их перевешивало – по крайней мере, в настоящий момент – облегчение, испытанное ею, когда она отдалилась от брака, ставшего для нее источником мучений.

В ответ Генрих написал: «Пропасть, возникшая между нами, волнует меня, как Эдипа, но я не буду противиться твоему решению». Эдип! Господи милостивый! Неужели он теперь видел в ней только мать и ничего больше? Раны Господни, богохульствовала она про себя, да пусть он подавится этой своей шлюшкой Розамундой!

Бальзамом на сердце Алиеноры было восторженное поклонение трубадуров, наводнивших ее двор и радовавшихся возможности посвящать знаменитой герцогине песни любви и красоты. Их комплименты грели ей сердце, ведь она уже перестала быть той молодой красавицей, которой в прошлом посвящали галантные стихи. Но все же трубадуры продолжали воспевать несравненную красоту их благородной Алиеноры.

Ах, какая это была роскошь – после стольких лет того, что теперь казалось ей изгнанием, вернуться в лоно цивилизации, воспевавшей любовь во всех формах. Днем она с удовольствием сидела в беседке, обсуждая со своими сеньорами и дамами этот самый очаровательный из предметов, а вокруг стояли придворные, жадно ловившие каждое ее слово.

– В северных королевствах не говорят о любви так, как делаем это мы в Аквитании, – рассказывала Алиенора своим удивленным слушателям. – Они думают, что любовь, которую мы чтим, – это всего лишь повод для разврата. Милорд Генрих никогда не понимал нашей культуры.

– Любовь, – заявил молодой трубадур Риго де Барбезьё, – это основа счастливых отношений между мужчиной и женщиной.

– Истинное счастье достижимо, только когда любовники имеют равное положение, что случается крайне редко, – сказала Алиенора. – Но в браке нет равенства, а наш придворный код требует, чтобы влюбленный всегда выступал в роли просителя перед возлюбленной.

– Но как же тогда можно достичь равенства между мужчиной и женщиной? – спросила Торкери, наморщив свой гладкий лоб. – Этого не может произойти в мире, где к женщине относятся как к рабыне или шлюхе.

– Я благодарю Господа за то, что у нас в Аквитании иная традиция отношения к женщине, – улыбнулась Алиенора. – Торкери права. На севере женщины – всего лишь рабыни. Но здесь, благодаря нашему более свободному обществу, они подняты на пьедестал! Вы теперь понимаете, почему я хотела вернуться домой?

– К вам на севере относились без уважения, мадам? – спросила одна потрясенная молодая дама.

– Нет, конечно, ведь я королева, и в уважении недостатка не было. Но несчастье грозило тому трубадуру, который восхвалял в песне мою красоту и осмеливался вообразить себя в моей постели! Я вам говорю: они не понимают, что это безобидная фантазия.

Бертран де Борн, буйный и опасный молодой человек, одинаково хорошо владевший лирой и мечом, улыбнулся волчьей улыбкой:

– Кто сказал, что это безобидная фантазия?

– Женщина не должна опускаться до мужчины, который стоит ниже ее, – укоризненно сказала Мамилла.

– Но тогда, если браки заключаются из политических соображений, как она сможет найти любовь? – спросил Бертран. – По правде говоря, ни один мужчина не ищет любви в супружеской постели.

– Я бы возразила, – вставила Алиенора, которой очень нравился этот разговор.