Плененные любовью
Шрифт:
Теплый, живой комочек, приникший к ее груди, как всегда, напомнил Аманде о радостях жизни – и об утраченной любви. Ведь это сын Чингу! Черные блестящие глазенки младенца, жадно сосавшего ее грудь, были такими же живыми и внимательными, как у его отца… Чувствуя, как любовь и нежность переполняют исстрадавшееся сердце, Аманда нежно проворковала, склоняясь над милым, невинным личиком:
– Вот и хорошо, мой малыш!
И тут же Роберт злобно рявкнул в дверях, перепугав ее до полусмерти:
– Не смей повторять эту чертову тарабарщину! – шагнул вперед и с грохотом опустил на пол наскоро сколоченную колыбель. – Вот, это для твоего ублюдка! – прошипел он. – Еще не хватало делить с ним нашу постель!
«Нашу
– Ну, хватит трястись над этим выродком! Положи его спать да займись делом – до ночи осталось всего ничего!
Судя по его физиономии, пытаться возражать было бесполезно – в таком состоянии Роберт попросту не станет ее слушать и разозлится пуще прежнего. Лучше потерпеть до более подходящего момента, когда он вновь обретет способность внимать голосу рассудка. И Аманда поспешила подчиниться его окрику. Так они провозились весь остаток дня, сделав лишь краткую передышку для того, чтобы пожевать вяленого мяса и запить его кофе, который сварили на только что прочищенном очаге.
К вечеру Аманда, едва держась на ногах от усталости, снова осмотрела внутренность убогой лачуги. Грубые бревенчатые стены и пол были грязными. Колченогий стол и стулья, стоявшие возле огромного очага, были кое-как приведены в порядок и выскоблены от покрывавшего их слоя жирной грязи. Занавески Аманда простирала на скорую руку, высушила у огня и снова повесила, создав жалкое подобие уюта в этой мрачной, запушенной берлоге. Те немногие кухонные принадлежности, что еще могли бы послужить новой хозяйке, были тщательным образом вымыты и расставлены на полке. Старая кровать в дальнем углу была проветрена, простыни выстираны, высушены и опять постелены, но даже это убогое ложе обещало измученной донельзя Аманде блаженство забытья.
И она устало подумала, что по крайней мере теперь в этой хижине можно жить. Интересно, как долго им придется терпеть это убожество? От грустных мыслей ее отвлекла шумная возня, которую Джонатан затеял у себя в колыбели. Вдруг что-то заскрежетало у дверей, Аманда обернулась и увидела, как Роберт втаскивает в комнату большую медную ванну.
В этой лачуге имелась ванна! От удивления она широко распахнула глаза.
– Она стояла сзади, за домом. Я подумал, что тебе будет приятно помыться. День выдался не из легких, Аманда.
Она лишь молча кивнула, смутившись от столь неожиданной заботы. А Роберт совсем ошарашил ее, едва ли не ласково добавив:
– Ты пока покорми ребенка. А я наполню ванну, чтобы ты смогла помыться сразу, как только он заснет.
Будучи не в силах разбираться в очередном повороте его полубезумных мыслей и от всей души надеясь, что это является признаком возвращения к более-менее нормальному состоянию, она поспешила пристроить к груди раскричавшегося Джонатана. Затем Аманда уселась на кровать и следила, как Роберт греет на огне большие котлы с водой.
Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Джонатан насытился и заснул с ангельски невинным выражением на маленьком личике. Теперь можно было положить его в колыбель. Тем временем Роберт вылил в ванну последнее ведро воды, достал откуда-то кусок душистого мыла и сказал:
– Я искупаюсь в ручье. Дом в твоем распоряжении.
Не успел он выйти и закрыть за собой дверь, как Аманда соскочила с кровати. Заманчиво блестевшая вода притягивала ее как магнит, и ей едва хватило терпения, чтобы содрать с себя пыльную, грязную одежду. Кое-как собрав волосы в узел, она шагнула в ванну, С громким довольным вздохом Аманда расслабилась, позволяя чудесной теплой влаге ласкать ломившее от усталости тело. Она не помнила, сколько пролежала вот так, наслаждаясь покоем, чувствуя, как постепенно уходят
Внезапно ее отвлек неясный шорох у порога, она обернулась и обнаружила, что слегка приоткрытая дверь распахнулась еще шире.
– Роберт, я еще не закончила мыться, – испуганно вскрикнула она, но дверь продолжала открываться, пока, к полному ее стыду, на пороге не встал Роберт, не сводивший с нее странного, напряженного взгляда. Он был голым до пояса – видимо, только что кончил мыться в ручье, судя по потемневшим от влаги волосам и свежевыбритому лицу. Было заметно, как тяжко вздымается его широкая, слегка покрытая каштановыми волосами грудь. Медленно, неловко, словно ноги отказывались ему повиноваться, Роберт шагнул вперед. Аманда делала беспомощные попытки прикрыть свою наготу. Он приблизился и встал на колени возле ванны, завороженный видом ее тела.
Набравшись смелости, Аманда напомнила:
– Роберт, ты обещал, что дом будет в моем распоряжении, пока я моюсь!
Однако он пропустил эти слова мимо ушей и с возраставшим восхищением разглядывал ее юное, дивное тело. Он любовался роскошным узлом серебристых волос, тускло поблескивавших в свете от очага. Он не спеша опустил взгляд и ненадолго задержался на ангельски совершенном, прекрасном лице. Он смотрел на нежную, стройную шею и на округлые хрупкие плечи, таившие в себе удивительную стойкость и силу. Он восхищался совершенством белоснежных пышных грудей, отяжелевших от молока и все равно остававшихся гордо приподнятыми и упругими. Он опускал взгляд все ниже, на удивительно тонкую талию, на сильный плоский живот с заманчивым светлым треугольником волос, почти скрытым сейчас на дне ванны, на стройные длинные ноги…
И наконец он потрясение прошептал:
– Я представлял тебя в точности такой: изящной, нежной, хрупкой, без единого изъяна. Ты как драгоценная статуэтка из фарфора, с гладкой, чистой кожей…
Роберт снова заглянул ей в лицо и с ласковой улыбкой погладил влажные локоны, упавшие на лоб и щеки.
– Твои волосы были уложены точно таким же узлом в тот день, когда я впервые увидел тебя. Помнишь, Аманда? – Он засмеялся, оживляя эти воспоминания. – Ты стирала мою одежду в прачечной нашего поселка и даже покраснела от усилий – такое упрямое попалось пятно. Сколько тебе было? Четырнадцать? Но уже тогда я полюбил тебя всей душой, с первой же минуты, как увидел, и знал, что не захочу ни одну другую женщину, кроме той, в которую ты скоро превратишься. Твой отец сразу разгадал мои чувства и попросил меня обождать, пока ты не подрастешь, и я обещал, что постараюсь. Я сдержал свое слово, Аманда. Я ждал почти два года. В ту ночь в форте Уильям Генри тебе было почти шестнадцать лет. А я больше не в силах был ждать. Я слишком боялся потерять тебя.
И вдруг, словно его слова разбудили какую-то неприятную мысль, Роберт сердито нахмурился. Он торопливо заговорил, ласково гладя ее по голове:
– Ты ведь любила меня тогда, Аманда! Помнишь ту ночь? – И его карие глаза жалобно заглянули ей в самую душу. – Я обнимал тебя, и ты готова была мне отдаться. Я мог бы овладеть тобой в ту же ночь, и ты это знала, но я сдержался. Тогда ты любила меня, Аманда, – еле слышно повторил он.
– Это все было слишком давно, Роберт, – ласково, но решительно возразила она и продолжила: – С тех пор чего только с нами не было! И я давно перестала быть той глупой неопытной девочкой, которой была когда-то. Я стала женщиной. Я была замужем и родила ребенка.