Плененные страстью
Шрифт:
— В сексе нет ничего чистого и аккуратного, — грубо бросил бесплотный голос. — Он грязный, шумный и потный. Боль может превратиться в наслаждение, а наслаждение может быть весьма болезненным. И если и начну, вряд ли кто-то или что-то меня остановит. Я не успокоюсь, пока не услышу, как ты молишь меня о большем.
Молния почти невыносимого желания пронзила Абигейл, но его немедленно сменил страх. И слепящая надежда, что это может оказаться правдой, что он унесет ее из царства приличий и этикета и покажет
Она стиснула свернутый в трубку журнал.
— Искренне уповаю, что этого не произойдет.
— Почему? — прогремел он.
Абигейл вздрогнула от его яростного вскрика и ответила со странной, абсолютно извращенной логикой:
— Потому что вы не помадите волос. И никогда не поверю, будто вы начнете настаивать, чтобы ваша жена зачехлила фортепьяно, из страха, что вид его ножек чрезмерно возбудит ее.
Роберт потрясение молчал. Абигейл чувствовала, как кровь, превратившаяся в жидкое пламя, сжигает внутренности.
Тьму желания разорвал оглушительный хохот. Кровать снова затряслась.
И Абигейл вдруг больше всего захотелось оборвать этот смех.
— Мне раздеться? — коротко спросила она.
Наступила мертвая тишина. Потом легкий шум: матрац просел. Абигейл выбросила вперед правую руку, чтобы сохранить равновесие, и наткнулась уже на мускулистую грудь, покрытую жесткими волосами. Под мышцами ощущались кости… а это… это крохотная бусинка соска…
Она, словно обжегшись, отдернула руку как раз в тот момент, когда на ее бедро опустилась ладонь.
Она не шевелилась, пока ладонь скользила по ее талии, животу, груди, замерла на шее. Мозолистые пальцы приподняли ее подбородок.
— Если я возьму твою невинность… если коснусь груди… если поцелую между ногами… что дашь мне ты, Абигейл?
— А что ты хочешь? — пролепетала она, парализованная грубой откровенностью его слов и близостью тела, тела, с которого давно сползло одеяло.
— Все. Тебе придется дать мне все. Свое тело. Потребности. Фантазии. Все, что у тебя есть.
Абигейл втянула палящий воздух — его дыхание, его язык очутился у нее во рту, и первая фантазия Абигейл осуществилась.
И она смогла обнаружить, что французский поцелуй в реальности нечто совсем иное, чем его жалкое анемичное описание, приводимое в книгах.
Книги не в силах передать невероятное ощущение мужского дыхания, овевавшего щеки, пока их языки сплетались в эротическом танце, а его пальцы сжимали подбородок так, словно она была бесконечно ему желанна.
В фантазиях обычно не присутствует вкус.
А у Роберта он был. Вкус бренди. И мужчины. И жаркого влажного желания.
Журнал выскользнул из пальцев Абигейл как раз в тот момент, когда его язык выскользнул из ее рта.
— Позволь мне быть человеком твоих грез, Абигейл, — прошептал он, проводя пальцем по ее щеке. — И пока злобствует ураган, отдай мне все, что дала бы ему.
Сердце замерло в груди Абигейл.
Он принимает ее предложение.
Должно быть, его боль действительно огромна, если он пытается излечить ее с тридцатилетней старой девой.
Она расправила плечи.
Причина, по которой он решил овладеть ею, не важна.
Она хотела, чтобы он стал мужчиной ее грез.
Она хотела заставить его забыть.
И сама хотела забыться… хотя бы на одну ночь стать женщиной, в которую он превратил ее на миг, пока целовал. Прелестной. Желанной. Неотразимой. Молодой и исполненной надежд.
Абигейл вызывающе вздернула подбородок.
— Мужчина моих грез раздевает меня.
— Хорошо подумай, прежде чем пуститься в это путешествие, Абигейл. Учти, возврата не будет.
Абигейл втянула в себя воздух, ощутила слабый запах бренди, его дыхание, аромат дождя и пряного мускуса… его тело.
Живая реальность вместо бескровной фантазии.
— Я и не хочу никакого возврата назад, Роберт. Матрац неожиданно выпрямился. Абигейл осталась одна, но ненадолго. Сильные руки поставили ее на пол. Настойчивые пальцы принялись расстегивать длинный ряд пуговиц, сбегавших по лифу ее платья. Она вцепилась в эти невидимые пальцы, раза в два длиннее ее собственных.
— Но ты должен сдержать слово, Роберт.
Пальцы на миг застыли.
— Тебе придется заставить меня молить и кричать от страсти.
Тело горело, как обожженное. Смущение собственной смелостью мешалось с ликующим сознанием палящей похоти, исходившей от стоявшего перед ней человека.
Он судорожно сжал шершавыми ладонями лицо Абигейл.
— Я сдержу слово, но помни: пока длится шторм, твое тело, потребности, фантазии, все, что есть у тебя, принадлежит мне. И не думай уклониться, Абигейл.
Сердце Абигейл пропустило удар.
— В таком случае можно сказать, что мы заключили сделку.
— Тогда позволь мне раздеть тебя, — прозвенел голос из темноты.
Ледяной воздух ласкал ее кожу, освобожденную от тесного лифа, но холод мгновенно сменился невыносимой жарой, когда жесткие руки стянули платье до самой талии.
— Ты не надела корсета.
Его дыхание было прерывистым… таким же прерывистым, как у нее.
— Не надела.
Корсет лежал в сундуке вместе с сорочками и нижними юбками, куда она сложила все сразу же после приезда в этот уединенный коттедж.
Платье сползало все ниже, с легким шорохом ткани по обнаженной коже, пока не улеглось у ног беспорядочной грудой. Жесткие горячие руки легли на ее бедра, потянули вперед.
В живот уперлась такая же горячая жесткая плоть.
— Ты всегда носишь шелковые панталоны?