Пленительные наслаждения
Шрифт:
Лицо виконта сделалось багровым. Он начал потирать левую сторону груди.
— Квил мог бы вернуть долг вместо тебя, — произнес Питер, понимая, как беспомощно прозвучало его предложение.
— Черта с два! Я сам позволил твоему брату вернуться к операциям на бирже — и теперь я должен его обирать? Да я о скончания века буду проклинать себя, если позволю ему оплачивать мои долги!
— А почему бы и нет? — возразил Питер. — Я не вижу в этом большой беды. Он же платит за все остальное.
— И достаточно с него. Единственное, почему я позволил Эрскину почувствовать вкус рынка, это… потому… потому что он калека. Но твой брат
Виконт с шумом втянул в себя воздух. Квил поднял голову при резком звуке. Питер взглянул брату в глаза — в их глубине вместе с молчаливым извинением уже маячили кандалы женитьбы.
Отец не сводил с младшего сына гневного взгляда, в котором отражались все разочарование и неистовство настоящего англичанина. Его юный отпрыск лишний раз доказал, что ничего собой не представляет, — он просто существует. И считает, что этого достаточно.
Питер в отчаянии посмотрел на мать и понял — здесь он помощи не найдет. И тогда он сдался. У него неприятно засосало под ложечкой. Он хотел хоть что-нибудь сказать, но не мог придумать что. Наконец привычка плыть по течению взяла верх.
— Хорошо, — глухо произнес он, соглашаясь. Китти Дьюленд поднялась и с благодарностью поцеловала его в щеку.
— Милый Питер, ты всю жизнь был моим утешением, но меня всегда огорчало, что, ухаживая за столькими девушками, ты так и не сделал ни одной из них предложения. Я считаю, что дочь Дженингема идеально тебе подходит. Знаешь, его жена была француженкой. — Китти видела в глазах сына уныние и безнадежность, чего она терпеть не могла. — Или у тебя есть кто-нибудь на примете? Какая-то женщина, на которой ты хотел бы жениться?
Питер покачал головой.
— Тогда все в порядке! — весело сказала она. — Все образуется, когда эта девушка… Как ее зовут, Терлоу? Терлоу!
Когда Китти повернула голову, она обнаружила, что ее муж откинулся на спинку дивана и выглядит довольно бледным.
— Мне что-то нехорошо, Китти, — пожаловался он. — Что-то давит в груди.
Китти выпорхнула из гостиной слишком встревоженная, чтобы заметить, как смутился ее любимый дворецкий Кодсуолл, что его застали прямо возле двери.
— Пошлите за доктором Присчиэном! — пронзительно крикнула она и тут же вновь скрылась в комнате.
Привыкший безоговорочно и точно исполнять распоряжения, дворецкий, прежде чем вызвать лакея, не удержался и бросил в приоткрывшуюся дверь любопытный взгляд на Квила. Кодсуолл всегда восхищался физическими данными Эрскина Дьюленда — они как нельзя лучше подходили для тугих панталон и облегающих сюртуков. У него был тот тип фигуры, по поводу которой молоденькие горничные шушукаются под лестницами. Должно быть, травма повредила какие-то интимные части его тела, сочувственно подумал Кодсуолл и передернул плечами.
И именно в этот момент Квил повернулся и посмотрел ему в лицо пытливым взглядом серо-зеленых глаз с глубокими морщинками вокруг — результат страданий и яркого солнца. Этот взгляд, не сопровождаемый ни единым мимическим движением, пронзил его до костей.
Кодсуолл вздрогнул и, чтобы скрыть замешательство, побежал звонить лакею.
Виконт под присмотром квохчущей жены был препровожден в свою спальню. Младший Дьюленд выскочил в коридор — вид у него был как у приговоренного к смерти. Следом вышел Квил. Он двигался спокойно и неторопливо.
Кодсуолл захлопнул двери гостиной.
Дело было слажено. В целом на все хлопоты ушло месяца три. Мисс Дженингем прибывала через неделю на «Гермесе», фрегате, совершающем рейс из Калькутты. За это время в доме произошел еще один, последний, эксцесс, ознаменовавшийся вспышкой ярости со стороны виконта. Это случилось за день до ожидаемого прибытия мисс Дженингем, когда Питер объявил о своем отъезде в деревню, откуда он не собирался слишком скоро возвращаться. Но на следующий день, пятого сентября, рассерженный жених отправился не в Херфордшир, а вместе с отцом и матерью в свой клуб, где виконт, поглощая тушеного голубя, умудрился повторить не один раз, что эта женитьба будет лучшим решением всех семейных проблем. И Терлоу, и его жена прекрасно понимали, что Питер, если его предоставить самому себе, и в самом деле никогда не женится.
— Ничего, — оптимистично заявил Терлоу. — Как ее зовут… эту девушку, дорогая? Питер угомонится, как только она приедет.
— И у них будут прекрасные дети, — подвела итог Китти.
Один только Квил, похоже, с возрастающей тревогой думал о грядущем событии. Он распрощался с родителями и покинул столовую. В неустанной ходьбе по помещениям клуба он то приближался к окну и выглядывал в сад, то нагибался к подоконнику, слегка перемещая центр тяжести, чтобы дать отдых больной ноге.
Квил привык к буйному нраву отца, годами терпел всплески его гнева, молча выслушивал назидания, а затем поступал сообразно собственным желаниям. Его брат всегда гнулся на ветру, и неудивительно, что и на этот раз он поддался на уговоры виконта. Да он наверняка даже обрадовался, когда до него дошло, что, женившись и родив сына, он в один прекрасный день унаследует титул.
И все же в сердце Квила поселилось беспокойное, свербящее чувство. Он помнил имя девушки, хотя никто другой его даже не знал. Габриэла. Что ее ожидает в браке с Питером? Жизнь в городе. Вечера, приемы, театры. Они будут плыть по течению, как и многие молодые пары, которых связывает не любовь, а размеренно-спокойные, дружеские отношения. Квил нередко наблюдал в высшем обществе подобные союзы.
Он распрямился и сильно потянулся. Свет, проникающий сквозь темное стекло, обрисовал высокую сильную фигуру и каждый ее мускул, обласканный одеждой. Это не было тело обычного джентльмена, представителя лондонской знати 1806 года. Это было тело, прошедшее через боль, страдания и гимнастические упражнения. Тело, чей хозяин досконально изучил каждую его сильную и слабую струнку.
Квил откинул назад волосы. Опять его прическа вышла из моды. Хоть бы они не так быстро росли, черт бы их побрал! Он замер, захваченный воспоминаниями о бешеной скачке. Мчащийся галопом жеребец. Ветер, с пронзительным свистом бьющий в лицо, путающий волосы и перехватывающий дыхание.
С некоторых пор верховая езда, равно как и близость с женщиной, стали для Квила удовольствием, которое обходилось ему слишком дорого. Плата за них была выше, чем наслаждение, которое он мог бы получить. Равномерное покачивание спины лошади неизменно провоцировало приступ, и в результате — трое суток в затемненной комнате, в поту, с нестерпимой мигренью и тошнотой. Все доктора единодушно считали, что головная боль — следствие полученной им шесть лет назад травмы. С тех пор его организм стал бунтовать против ритмических движений любого рода.