Пленница Хургады, или Как я потеряла голову от египетского мачо
Шрифт:
— Ты что такая перепуганная?
— Там женщины в хиджабах, злые какие-то.
— Это мои тетки.
— А что у них лица как будто деревянные?
— Почему деревянные? — не понял моего юмора муж.
— Надулись на меня, как мыши на крупу.
— Ты хочешь сказать, что они злые?
— Как мегеры.
Валид плохо понимал специфический русский юмор, но все же догадался, что я имею в виду, и тут же ответил:
— Если ты думаешь, что у них черное сердце, то ты не права. У них светлое сердце. Тут все тебя любят. Ты
— Хочется верить, — буркнула я себе под нос и пошла следом за мужем.
— Тебе нравится, как живет моя семья? — поинтересовался Валид, как только я зашла в выделенную нам комнату для того, чтобы оставить в ней свою сумку.
— Да все непривычно как-то.
— Валя, ты пока со всеми знакомься, чувствуй себя как дома, а я должен идти к кредиторам.
— Да, конечно, — я достала из объемных карманов своей модной юбки аккуратно упакованные пачки долларов и протянула их Валиду. — Тут ровно двадцать тысяч.
У Валида тут же заблестели глаза. Кончики его губ заметно дрогнули, и он поспешил взять из моих рук предназначенные ему деньги.
— Валя, как же сильно я тебя люблю! Ты — моя душа. Сейчас я отдам деньги кредиторам, и меня не посадят в тюрьму. Мы будем жить долго и счастливо.
— Мне приятно слышать эти слова.
— Я люблю тебя, и это самое главное. А у тебя с собой есть еще немного денег, чтобы закупить товар для нашего магазина?
Мне понравилось выражение «наш магазин», и я утвердительно кивнула головой.
— Немного есть.
— Ты пока побудь с моей семьей, а я пошел к кредиторам.
Оставшись наедине с семьей своего мужа, я стала играть с его сестрами, позволяя им себя трогать и что-то рассказывать на непонятном мне арабском языке. Мать Валида возилась на кухне. Когда я спросила ее по-английски, могу ли я чем— нибудь ей помочь, она кинула на меня суровый взгляд и указала на гору грязной посуды. Пока я мыла посуду, свекровь готовила какую-то кашу из бобов и по-прежнему кидала на меня злобные взгляды.
Вымыв посуду, я вновь обратилась к своей свекрови, предложив ей дальнейшую помощь, но та, даже не взглянув на меня, вышла из кухни.
Больше всего в египетских квартирах меня поражало отсутствие обоев. Стены были только отштукатурены и напоминали стены в наших квартирах, которые продавали на рынке первичного жилья без внутренней отделки. Я не представляла, как можно всю жизнь прожить в квартире с серыми стенами, ведь они вызывают крайне неприятное давящее ощущение и нагоняют хандру, тоску и депрессию.
С трудом дождавшись Валида, я посмотрела на него обеспокоенными глазами и сразу спросила:
— Ну, как кредиторы? К тебе больше нет никаких претензий?
— Меня не посадят в тюрьму! — торжественно сообщил мне Валид.
— Значит, теперь нашему семейному благополучию ничего не угрожает?
— Ты спасла мою жизнь!
— А ты — мою, потому что если бы мы не были вместе, то я бы точно умерла от тоски.
— Я знал, что Аллах подарит мне самую лучшую девушку, у которой будет светлое сердце. Кредиторы не ожидали, что я верну деньги, но, как только я с ними рассчитался, они сказали, что теперь я могу быть спокоен и мне ничего не угрожает.
— Ну, слава богу, — вздохнула я с облегчением.
— Слава Аллаху!
Чуть позже я узнала, что, оказывается, дом делится на две половины — мужскую и женскую. По вечерам женщины ведут разговоры на вечные женские темы на своей половине, а мужчины общаются на своей. Не удержавшись, я наклонилась к Валиду и тихо спросила:
— Если вы одна семья, то зачем разделять дом на женскую и мужскую половину?
— Потому что, когда мужчины курят гашиш и ведут беседу, женщины не должны находиться в их обществе. Они могут только прислуживать мужчинам и подавать чай.
— А как же праздничный ужин?
— Не беспокойся. На праздничном ужине мы соберемся все вместе, одной большой семьей.
«Торжественный» ужин выглядел, на мой взгляд, как-то нелепо. Я не привыкла есть на ковре, но понимала, что не могу показывать всем своим видом, что мне некомфортно. На ковре стоял довольно большой поднос, вернее, он был просто огромным. Вокруг этого подноса собралась вся семья. Все сели по-турецки, принялись о чем-то разговаривать на своем языке и есть. Праздничная каша из бобов была достаточно острой и невкусной. В Москве я бы никогда не притронулась к подобной пище, потому, что такую кашу можно есть только сильно проголодавшись, но уж никак не во время праздничного ужина. Котлеты из сои тоже не вызвали у меня особого восторга, но все же приглянулись мне намного больше, чем острая каша из бобов. Съев кусок сухой рыбы, я отодвинула от себя пустую тарелку и, посмотрев на свою свекровь, через силу улыбнулась:
— Спасибо. Все очень вкусно.
Свекровь не обратила на меня даже малейшего внимания и продолжала медленно поглощать пищу.
— Валя, тебе нужно обязательно научиться у моей матери готовить, — наклонился ко мне Валид.
— Я тебе лучше русский борщ сварю, пальчики оближешь! А шашлычок из свинины — это же просто чудо. Мы с друзьями всегда его на даче готовили.
— Я не ем свинину, — сморщился муж и произнес с особым достоинством — Я мусульманин, а мусульмане не едят грязное мясо.
— Вот черт, а я так свинину люблю! Точно, совсем забыла, мусульмане не едят свинину. Блин, я чувствую, что с шашлыком в Египте — напряженка. Придется отвыкать.
— Я бы хотел, чтобы ты приняла ислам, — заявил Валид.
— Я пока к этому не готова.
— Я тебя не тороплю. Я сказал, что я бы хотел, чтобы ты это сделала. Наш Коран похож на вашу Библию. В нем все очень четко прописано.
Уклонившись от ответа, я посмотрела на отца мужа и братьев, которые одновременно встали и направились на мужскую половину.