Пленница моего сердца

Райан Нэн

– Клей! Клей Найт!

Девятилетняя Мэри Эллен Пребл мчалась вниз по ступеням Лонгвуда; светлые, цвета льна, волосы развевались на ветру, нарядная яркая юбка на лямках надулась колоколом.

– Клей, где ты? – позвала она своего товарища по играм, тихого темноволосого Клея Найта.

Мэри Эллен заметила его из окна своей спальни на втором этаже: он шел по усыпанной гравием дороге и нес под мышкой большую коробку. Это время ей следовало отдать послеобеденному сну – так было заведено у них в доме, но Мэри Эллен считала, что спать после обеда могут лишь младенцы и старики. Впрочем, о том, что она давно уже не ложилась спать в это время дня, не знал никто, кроме Клея. Каждый день в три часа Мэри сладко зевала и послушно отправлялась в свою комнату

для двухчасового сна, который, по мнению ее родителей, был весьма для нее полезен, а оказавшись в своей огромной желто-белой спальне, либо читала любимые книжки, либо играла в куклы, благо их у нее было несметное множество, либо крутила сальто на пышной перине.

Иногда, обхватив руками тощие коленки, она сидела на подоконнике, глядя в открытое окно на идеально ухоженный сад, на извилистую, с песчаными отмелями ленту Миссисипи внизу и мечтала.

Отсюда она и заметила идущего по дороге Клея. Мэри Эллен не знала, что он придет, и начала отчаянно махать ему рукой, но он ничего не замечал, а крикнуть ему из окна она не могла из опасения побеспокоить мать, чья спальня находилась этажом ниже.

В конце концов Мэри Эллен соскочила с подоконника, торопливо натянула белую блузку и голубую в цветочек юбку на лямках поверх рубашки и понеслась вниз, не обращая внимания на укоризненное ворчание слуг.

Выбежав за дверь, она оказалась на залитой солнцем галерее, но, сколько ни вертела головой, так и не смогла увидеть Клея. Тогда она позвала его, но, не услышав отклика, подбоченилась, поджала губы и топнула ногой. Ее карие глаза заблестели от обиды. Забыв об осторожности, она изо всех сил позвала снова:

– Послушай, Клей, я не шучу: если ты сейчас же не отзовешься, я перестану с тобой разговаривать!

Ответа не последовало.

Жмурясь от яркого солнца, Мэри Эллен стала спускаться в сад. Оказавшись на нижней ступени, она огляделась и вдруг завизжала от восторга – смуглая от загара рука, протянувшись из-за ее спины, помахала перед ее носом пышным цветком магнолии, а потом Клей, смеясь, заступил ей дорогу.

– Ты, кажется, кого-то ищешь, Мэри? – спросил он, слегка потянув ее за льняную прядь.

– Ты противный! Тебе нравится меня мучить! – Она состроила гримасу и в притворном гневе стукнула его кулачком в грудь: – Почему ты не сказал мне, что придешь сегодня?

Клей пожал плечами и поднял с земли длинную плоскую коробку, которую Мэри не сразу заметила в тени разросшейся магнолии.

– Я и сам не знал, что приду. – Он показал на коробку: – Мама закончила работу раньше, чем думала, потому что миссис Пребл просила поскорее закончить платье. А потом она отправила меня сюда.

Мэри улыбнулась:

– Ладно, пошли со мной, пока мама спит. – Сделав поворот на сто восемьдесят градусов, она побежала вверх по ступеням. – Коробку мы оставим у зеркала, – оглянувшись, пояснила она, – а потом пойдем на улицу и поиграем.

Клей кивнул и пошел следом.

Четыре года назад, когда шестилетний Клейтон впервые увидел неугомонную пятилетнюю Мэри Эллен Пребл, явившись в роскошный особняк Преблов, чтобы принести бальный наряд, сшитый его матерью-портнихой для красавицы Джулии Пребл, они, несмотря на разницу в их положении, стали друзьями, но разница по-прежнему оставалась существенной.

Юная Мэри Пребл была единственным обожаемым ребенком Джона Томаса Пребла, одного из самых богатых и влиятельных господ в Теннесси. В ту эпоху, когда миром правил хлопок, а Мемфис называли хлопковой столицей мира, хваткий и ловкий бизнесмен Пребл стал миллионером задолго до того, как ему стукнуло тридцать.

Он приказал построить роскошный дом на высоком берегу мутной Миссисипи еще за год до того, как на балу в Чарлстоне встретил женщину своей мечты. В тот самый миг, когда Томас увидел белокурую стройную красавицу, он решил, что она станет его спутницей на всю жизнь, а роскошный особняк стал свадебным подарком восемнадцатилетней невесте, красавице из Южной Каролины, принадлежавшей к благородному семейству Данвуди. По возвращении из

Европы, где молодожены провели медовый месяц, который растянулся больше чем на три, муж перенес свою лучащуюся счастьем юную жену через мраморный порог ее нового дома.

На Джулию Лонгвуд произвел незабываемое впечатление.

Этот величественный белокаменный особняк с колоннами был назван в честь того дома, где Джон Пребл провел свое детство. На строительство и убранство средств не жалели: лучшие ткани и украшения везли сюда из Европы, серебряные дверные ручки и петли из Англии, каррарский мрамор для каминов из Италии, а зеркала из Франции.

В громадном доме угадывалось почтительное внимание к каждой детали. Гарнитур для гостиной из розового дерева на двадцать пять персон был изготовлен по специальному заказу, а музыкальный салон украшали золоченая арфа и пианино. Богатую обивку и шторы из дамасского шелка дополняли серебро от Рида и Бартона [1] и хрупкий севрский фарфор. Наверху, в просторной хозяйской спальне, стояла огромная кровать под балдахином из красного дерева, отражаясь в высоких зеркалах во французских золоченых рамах.

1

«Рид и Бартон» – частная знаменитая ювелирная фирма Новой Англии

Просторный сад содержался в идеальном порядке двумя талантливыми садовниками, поражая не только разнообразием цветов, но и изысканностью ароматов. Радующие глаз гардении, гортензии, азалии и розы источали головокружительные запахи, а на зеленой лужайке в северной части сада находились мраморные солнечные часы с бронзовым гномом, на каменной физиономии которого красовалась надпись: «Я показываю время, только когда светит солнце».

В нескольких ярдах от солнечных часов белела ажурная шестиугольной формы беседка, которую закрывал от нескромных взглядов разросшийся орех. По решетке вились плющ и жимолость, а за беседкой располагалась просторная каретная, в которой умещались двуколка, нарядная ярко-голубая коляска и черная закрытая карета с золоченым гербом. Еще дальше в закрытой отапливаемой конюшне жили с десяток породистых скакунов, и все это великолепие принадлежало Томасу Преблу – молодому, влиятельному, богатому предпринимателю, женатому на красивой ясноглазой аристократке и к тому же владеющему самым красивым домом в Мемфисе – белым особняком на берегу Миссисипи. При этом Томас являлся хозяином громадных хлопковых плантаций, на которых трудилось несметное количество рабов.

В этой преуспевающей молодой семье чуть меньше чем через год после свадьбы, июньским утром 1831 года, появилась на свет Мэри Пребл. Уже через пару часов после рождения девочки в честь благословенного события счастливый двадцативосьмилетний отец закатил пир с икрой и шампанским прямо на зеленых лужайках Лонгвуда.

В это время его измученная родами жена и спящее дитя отдыхали в прохладном полумраке спальни. Вышколенные служанки и акушерки были готовы исполнить любой каприз юной матери, а гордый, сияющий от счастья отец принимал поздравления от аристократов и бизнесменов города. Тогда же он дал обещание, что, как только жена придет в себя, он закатит еще более роскошный пир.

Зато день, когда на свет появился Клейтон Найт, никаким празднеством отмечен не был. В мае 1830 года, за год до того, как Мэри Эллен Пребл под фанфары открыла глаза, Клейтон Террел Найт был в муках рожден в жаркой, душной комнате грязной квартиры, в четырех милях от Мемфиса.

Разумеется, званых вечеров по поводу счастливого события не устраивалось – никто даже не зашел поздравить гордого отца, да и сам отец не присутствовал при рождении сына.

О рождении Клейтона Террела знали только его измученная мать и полуслепая повитуха. О том, что у него родился сын, усталый и промотавшийся вдрызг отец узнал, только когда явился домой после трехдневного отсутствия с единственным желанием побриться и поесть горячую домашнюю еду.