Пленница
Шрифт:
— Ну, — рассмеялся Найл, — если после двух недель без пищи и воды кто-то из армии шерифа еще сможет повторить это предложение, то я действительно готов подумать.
Можно сколько угодно считать, будто пауки начисто лишены чувства юмора, однако Дравиг заметно оживился и, ведя мысленные переговоры, даже время от времени начинал шевелить хелицерами.
— Извини, Посланник, — опять обратился он к правителю. Шериф предлагает не проливать лишней крови, а решить исход боя в схватке один на один. Если ты побеждаешь, он прикажет воинам отпустить всех нас
— Ответь, что сражаться один на один со столь знатным господином слишком большая честь для меня, — ухмыльнулся Найл. — Я готов покорно довериться судьбе, и подождать по эту сторону стены, чем кончится наше противостояние. Ждать хоть целый месяц…
— А теперь он предлагает не тянуть время, а поступить, как подобает настоящим воинам: выйти в чистое поле и сразиться сила на силу…
— Ну да, — кивнул Посланник, — сперва они дадут прицельный залп из арбалетов, а потом, когда смертоносцы свалятся от болевого шока, втопчут нас всех кованными сандалиями…
Правитель на миг запнулся, и радостно вскочил:
— Я понял! Я все понял! У них просто-напросто нет больше стрел! Они не могли носить с собой бесконечное количество! Сперва они всю ночь пускали стрелы наугад, отгоняя смертоносцев, потом, прикрывая штурм стены, опять стреляли наугад. Штурм не удался, а арбалетных болтов осталось по одному-два на стрелка. Хватит, чтобы дать залп в чистом поле, но никак не хватит, чтобы отогнать нас от стены перед новым штурмом! Вот и все!
Найл резко выдохнул, и сел обратно:
— Отвечай ему, Дравиг. Скажи, пусть точит стрелы. Пусть точит много стрел, ибо близится время повелителей ночи, время мрака и страхов. И тот, кому не хватит стрел на эту долгую ночь, проснется уже не в этом мире, а в далеком Счастливом Крае, в котором никто и никогда не станет делить земли на свои и чужие. Скажи ему, Дравиг, что сейчас не время говорить о чести воина, потому что воины бывают только живыми, а ночь длинна…
На этот раз пауза затянулась надолго. Прошло не меньше часа, прежде чем седой смертоносец передал от шерифа новое сообщение:
— Он спрашивает, захватил ли ты княжну Ямиссу, дочь князя Граничного?
— Да, — кивнул Найл.
— Он говорит, что готов сдаться на твою милость, если ты отпустишь всех остальных воинов с оружием в земли князя.
— Передай ему, Дравиг, — устало вздохнул Посланник, — пусть тот, кто желает остаться жить, снимает с себя все оружие и доспехи, и выходит к нам по крайнему стволу. Остальные могут ждать ночи.
И опять ответа пришлось ждать около часа.
— Шериф спрашивает, Посланник, даешь ли ты клятву в том, что всем воинам будет сохранена жизнь, а членам их семей честь и свобода?
— Что означает «честь и свобода»?
— Они просят, чтобы их жен и детей не продавали в рабство и не отдавали никому в услужение.
— Хорошо, — кивнул Найл. — Я обещаю жизнь воинам, а членам их семей честь и свободу.
— Они сдаются тебе, Посланник, — подвел итог переговоров паук. Сейчас
— Тогда расставь смертоносцев по окружности возле крайнего ствола и пусть пауки будут готовы немедленно нанести парализующий удар. Правитель озабоченно покачал головой. Что-то больно легко они отдались на нашу милость. Это при их-то кровавых нравах…
Поначалу Найл подозревал за шерифом некую хитрую ловушку, тайный план, с помощью которого северяне попытаются если не победить, то по крайней мере вырваться на волю и скрыться. Он стоял рядом со спущенной с крайнего дерева паутиной и тщательно прощупывал сознание каждого выходящего воина, которому пауки немедленно склеивали руки за спиной. Вскоре правитель понял, что никакого тайного плана нет.
Все пленники оказались опытными бойцами, прекрасно понимающими безнадежность своего положения — остаться без стрел против огромного количества восьмилапых врагов. Конечно, они могли с честью погибнуть — но при этом на милость победителя оставались их семьи, их дети, жены, матери. По обычаям северных народов их вполне могли продать куда-то в чужие земли, превратить в бессловесный скот или просто зарезать за ненадобностью. Договорившись о сдаче в плен, воины не столько спасали свои жизни, сколько обеспечивали безопасность своим близким.
Разумеется, побежденных могли и обмануть — но в подобных обстоятельствах вырванная у более сильного врага клятва приносила больше пользы, нежели бессмысленная смерть.
Немного успокоившись, Посланник оставил свой пост у белой стены и направился к Нефтис.
— Вот видишь, никуда я от тебя не ушел, — улыбнулся он, и указал на пораненную руку: — Не везет тебе со мной. В метро бедро разбила, в Серых горах ногу сломала, в Приозерье руку перебила. Не хочешь поселиться в тихом спокойном месте?
— Только вместе с вами, мой господин, — парировала телохранительница.
— Тогда ложись, — приказал правитель.
К счастью, Кавина не успела прилепить раненную руку к панцирю. Нефтис опустилась на мягкую лесную подстилку, отвела поврежденную конечность в сторону и отвернулась. Найл встал рядом на колени, положил ладони на еще чистую повязку и закрыл глаза, успокаивая дыхание. Спустя пятнадцать минут он устало откинулся на спину, и тяжело перевел дыхание.
— Все, можешь снимать. И найди, пожалуйста, мне чего-нибудь поесть.
— У меня остался кусок вареного мяса, — предложила внимательно наблюдавшая за процессом излечения Кавина. — Скажи, Посланник, а как ты это делаешь?
Стражница отодрала край наложенной на руку паутины и чулком стянула ее с руки. На месте недавней раны розовела глянцевая молодая кожа. Нефтис несколько раз сжала и разжала пальцы, и грустно причмокнула:
— Жалко, шрама не останется.
— Почему жалко? — удивился правитель.
— На память, — пожала плечами женщина.
— Посланник, — опять обратила на себя внимание Кавина. — Как ты это делаешь? Научи меня. Научить? — Найл удивленно приподнял брови.