Пленники Барсова ущелья (илл. А.Площанского)
Шрифт:
— Ашот, Гагик, сюда скорее. Пшеницу нашел, пшеницу!
Известие всполошило обитателей пещеры. Пшеница? Она была их мечтой. Ведь для человека, привыкшего к хлебу, не может быть ничего тяжелее одной только мясной пищи. «Мы стали настоящими эскимосами», — не раз говорил Ашот. Он хотел сказать, что, если эскимосы могут жить одним мясом — значит, смогут и они. Однако сильный, здоровый юноша сам очень страдал от отсутствия хлеба.
От полусырого шашлыка у ребят болели желудки. Немного выручала лишь мята, найденная под ивой, да дикие плоды, особенно шишки мушмулы, постоянно хранившиеся в «аптечке» у Шутник.
— Идем,
И вскоре Ашот, Гагик и Шушик, с трудом переводя дыхание, взобрались на гору. За ними медленно плелся Саркис.
Асо ждал товарищей, стоя в колосьях. Все с жадностью набросились на мелкие зернышки, едва успевая очищать их от шелухи.
— Милые мои, родненькие! — причитал Гагик. — Вот уже больше месяца умираем в тоске по вам.
— Нельзя, ребята! Сырые есть нельзя, — остановил их Ашот.
Уж этот, Ашот! Уморить может своими правилами и распорядками! Не дает людям жить так, как им хочется. Однако что поделаешь? Дали слово подчиняться — возражать не приходится!
Нарвав колосьев, ребята вернулись в пещеру и здесь, у костра, стали молотить их, вылущивая и провевая зерна. Потом, собрав их в глиняный горшок, поставили на огонь поджарить и вскоре с наслаждением грызли.
— Ну вот, теперь мы и достигли жизненного уровня нашего отшельника, светлая ему память, — с трудом открывая набитый рот, сказал Гагик. — Интересно, каков же был его конец?
Должно быть, умер в пещере и дед нашего медведя нашел его и выволок отсюда, — высказал предположение Ашот.
— Почему ты так думаешь?
— Там, в кустах, череп какой-то лежит.
— Ой, череп? — испуганно глянула на дверь Шушик.
— Ладно, поговорим о других делах, — поморщился Асо.
— А другие дела вот какие. Завтра нам надо будет весь день собирать дикую пшеницу, — объявил Ашот тоном, не терпящим возражений. — Мясо и соль у нас уже есть. Коренья малины соберет Асо, а по следам барса пойдем послезавтра.
Однако вскоре в пещере воцарилось молчание — все притихли, погрузившись в свои думы, Снова охватила детей тоска по близким, по родному селу. Или это была просто тоска по свободе?
…От зари до зари ребята были заняты поисками пищи, топлива и о близких своих почти не успевали думать.
А сейчас, в минуты отдыха, их сердца снова вернулись к тому, что было ближе и дороже всего. Каждый думал о том, какую радость вызвало бы в сердцах родных людей их возвращение из этой темницы.
— Почитаем что-нибудь, — заметив упавшее настроение товарищей, сказал Ашот. — Возьми-ка, Шушик, «Родную литературу».
Нежным, звенящим голоском Шушик читала отрывки из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин».
Народ разорвал оковы царьи, Россия в буре, Россия в грозе — читал Владимир Ильич в Швейцарии, дрожа, волнуясь над кипой газет…Шушик сначала читала, пересиливая себя, неохотно, но постепенно она вдохновилась, и голосок ее зазвенел серебром. Щеки у девочки разрумянились.
Ребята с напряженным вниманием вслушивались
Чтение окончилось. Все сидели притихшие, точно вслушивались в крылатые слова, еще гремевшие под сводами пещеры.
Приближался час сна, а значит, и час, когда будет рассказана очередная сказка. И Асо — сегодня был его день, — не ожидая приглашения, начал народную сказку о Ленине.
— «…Ленин-паша оседлал своего огненного коня, взвалил на плечи тысячепудовую палицу и пошел против царя…»
Рассказывал пастушок эту сказку о «Ленине-паше» и, время от времени прижимая свирель к губам и поднимая кверху голову, пел:
Ло, ло, ло, ло… Тает снег — остается гора, Уходит вода — остается камень, Умирает джигит — остается имя… Ло, ло, ло, ло… Ло, ло, ло, ло…ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
О том, каковы были намерения медведя, когда он входил в Барсова ущелье
Когда Ашот думал о медведе, его все время преследовала мысль: почему косолапый, если он жил в ущелье, так долго ничем не проявлял себя? Даже следов его не было. Он не ломал кусты, Не рылся под деревьями в поисках орехов и желудей. Странно…
Но загадка была неожиданно разрешена утром сорок первого дня.
Солнце еще не вышло из-за окружающих Барсово ущелье гор, когда ребят всполошил панический крик Гагика:
— Орлы медведя слопали, будь они неладны!
Схватив свои копья, все, кроме Саркиса, не сдвинувшегося с места, кинулись в ущелье. Действительно, орлы и грифы, сколько их ни было в ущелье, собрались на трупе медведя. Своими острыми, похожими на кирки клювами они разрывали на куски жирное мясо мишки.
Ребята дубинками стали разгонять хищников, и, тяжело взмахивая крыльями, Орлы отлетели. Но недалеко. Они уселись на ближайших утесах и, счищая о камни окровавленные клювы, злобно поблескивали глазами.
Бока медведя были изодраны, брюхо пусто — внутренности вывалились. Большая голова мирно покоилась на кусте.
Гагик молча снял шапку и трагическим голосом начал:
— Скажи, зачем ты похищал наше добро? Разве не знал ты, что там, — Гагик показал на небо, — есть бог, что он увидит, накажет? И зачем ты так нализался вина, что потерял разум и не сумел даже постоять за себя?