Пленники вечности
Шрифт:
Руки скомороха бессильно упали вдоль тела. «Если наставник действительно очутился в моем времени, — подумал парень невесело, — то дело плохо. Совсем плохо. Какие уж там демоны… Он и шагу не сможет ступить по улице города двадцать первого века. Или в милицию попадет, или в психушку. Вернее всего — в милицию. Уж больно норовом крут…»
Глава 9. Особняк
Для лучшего понимания дальнейших событий мы перенесемся мысленно по реке времени в будущее.
Москва.
Век
Самое его начало. Невзрачное здание серого кирпича… Монументальные псевдоимперские колонны и легкомысленные балкончики, на которых, кажется, не только хватает плюща, а также пары усатых южан с гитарами и серенадами у подъезда. Вокруг течет неспешная столичная жизнь, слегка взбудораженная грядущими муниципальными выборами и слухами о тотальном подорожании то ли мебели, то ли бензина.
В здании находится одна из многочисленных «контор», на которые распался некогда грозный комитет, оберегавший покой социалистической родины.
Не то чтобы данная «контора» была особо засекреченной или одной из самых влиятельных. Скорее нет, чем да. Просто сфера ее интересов была несколько странной, а потому тщательно оберегалась от пристального ока недремлющего журналистского сообщества.
Край завесы таинственности приподнялся над «конторой» несколько лет назад, когда один из «шакалов пера» раскопал информацию о том, что следы канувшего в лету Белого Братства, вернее — его странных вождей, тянутся к невзрачному особняку на окраине столицы, где и теряются.
Излишне любопытный журналист как-то очень быстро очутился в командировке на реке Лене, где в течение двух месяцев, созерцая результаты буйства сезонного паводка, думал о том, куда впредь не следует совать свой нос, а куда можно.
С журнальчиком, тиснувшим репортаж о «комсомольских богах и мессиях» также случилась череда бед — от визита налоговых органов до банальных проблем с арендой помещения. Редактор, взявший на время неудач отпуск, поскучнел и сделался совершенно невосприимчив к материалам на темы о тоталитарных сектах и их взаимодействии с «органами».
На досуге, слушая по телефону жалобы Ленского сидельца и отборные матюги спонсоров журнала, главный редактор вспоминал весьма памятный разговор с энергичными молодыми людьми в штатском.
— Кого вы представляете? — бодро крикнул представитель «неприкосновенной прессы», отбрасывая в сторону кипу документов, принесенных нахально ухмыляющимися дюжими молодцами. — Завтра же в заголовках всех центральных газет появится…
— Не появится, — ласково «успокоил» его бритый под бокс молодчик. — А представляем мы Госбезопасность.
Так и сказал: «Госбезопасность», с прописной буквы.
— Нет больше такой организации! — взвизгнул редактор истерично.
— Это вас, милок, — участливо заметил второй из пришедших, — больше почти что и нету. Уже не девяносто первый, да и не девяносто третий. В календарь загляни, или телевизор повнимательнее посмотри.
— ФСБ?
— При чем тут контрразведка? — пожал плечами первый, демонстративно закуривая и кидая спичку в цветочный горшочек с какими-то японскими редкостями, гордостью длинноногой секретарши.
— Документы покажите, — вяло откинулся на спинку кресла редактор.
Перед его носом помахали какими-то не очень знакомыми по внешнему виду корочками. Из промелькнувших перед глазами удостоверений редактор уяснил себе только три вещи. Что первый из его визитеров майор, второй — капитан, а еще — что он действительно не собирается больше одобрять подобных материалов к публикации.
О чем вслух и заявил.
— Вот и ладненько, — засуетились молодые люди, сделавшиеся удивительно приветливыми и милыми.
По мановению ока куда-то делась кипа «жалоб оскорбленных граждан», иск от каких-то правозащитных организаций, непогашенные квитанции за электричество и черт знает еще за что.
— Видите, — наставительно сказал старший по возрасту и званию «боец невидимого фронта», — как быстро пресса может найти общий язык с нами.
— Это уж точно, — вытер лоб платочком редактор.
Пожалуй, за исключением этого, без сомнения смехоподобного эпизода, общественность столицы больше и не сталкивалась с безымянной «конторой». Какие-то люди шныряли через проходную со старомодным турникетом и вполне современными мордоворотами в стеклянных будках, но они, по большей части, были приезжими.
А потому, когда двадцатипятилетний мужчина со странной фамилией Пшибышевский спросил у дремавшей старушки, правильно ли он идет к серому особняку, назвав адрес, то услышал в ответ безмятежное:
— Это где органами торгуют?
— Почему — органами? — удивился Станислав Пшибышевский.
— А чем они там еще могут заниматься? — резонно ответила старушка, почесывая за ухом меланхолично похрапывающего у нее на коленях мопса. — Вывески нет, значит не банк. Запахов никаких — значит, не овощебаза. Девицы в срамной одежде не шляются — выходит, и не бордель это. Верно говорю — органы русских людей на Запад продают.
— Ну что ж, — вздохнул Стас, — пойду, заложу свою печень циррозную. Авось удастся на новый мопед наскрести.
— Ну и молодежь пошла, без всяких принципов, — услышал удаляющийся Пшибышевский ожидаемый пассаж. — А честно заработать на свой лисапед не пробовал?
Поплутав (все же бабка объяснила дорогу весьма невнятно, то ли по дурости, то ли по умыслу) по лабиринту дворов, в которых величаво щурились по-летнему ленивые коты и взвихрялись облака тополиного пуха, молодой человек все же вышел к обшарпанной двери особняка.