Пленных не брать!
Шрифт:
– Вальден просто хранил Руну. Живой Ларец. А мы с вами искали Руну для того, чтобы использовать. Нет, я неправильно сказал – мы искали ее для того, чтобы Руну использовали наши хозяева. И знаете что, Станислав Федорович? – Немец произнес имя и отчество Воскобойникова старательно и правильно, почти так, как произнес бы русский.
– Что, Гиацинт?
– С некоторых пор я уверен, что вашим хозяевам Руна нужнее.
И немец опять не врал. Станислав Федорович понимал это подсознательно, но не мог верить. Заворочался и хрюкнул во сне Керьялайнен. Над головой,
– Я поехал сюда, потому что выполнял приказ. Я хотел убедиться, что Руна есть. Хотел убедиться, что она – именно то, что мы о ней знаем. Я убедился.
– А если это – еще один малопонятный кусочек металла, украшение с неясными способностями?
– Но ради него вы убили Ярка, – коротко ответил Айнцигер.
– Я?!
А ведь так оно и было, осознал Воскобойников. Он убил Ярка, и он фактически убил Вальдена. Да, он спас Керьялайнена, но еще не факт, убил бы его немец или же нет... и теперь самому Станиславу Федоровичу рано или поздно придется решать, что же делать с финном.
– Это Руна, которая называется Руной Хеймдалля. Руна Футарк. Она сама доказала нам, что такое она есть, – продолжал Айнцигер. – И я понял, что я не готов.
– Не готовы что сделать?
– Не готов убить вас или этого забавного и хитрого финна, чтобы Руна заработала. Не готов напоить ее кровью, чтобы она стала моей. И точно так же я теперь не готов привезти ее в Германию, потому что я не считаю возможным нести в мир такую вещь. Лучше всего, наверное, нам было остановиться перед домом Ярка, но сложилось иначе. Вам Руна нужнее – так забирайте ее и уходите. Я не буду вам мешать, Станислав Федорович.
Керьялайнен проснулся и приподнялся на локте, тревожно глядя на офицеров.
Воскобойников медленно опустил автомат.
– Я полагаю, что если пойду на юго-запад, то выйду к какому-нибудь селению, – говорил Айнцигер. – Мне не нужно много припасов и не нужно оружие, потому что я не собираюсь вступать в конфликты с финскими частями. Надеюсь, всё закончится хорошо.
– Я вам верю, Гиацинт, но при этом не могу верить...
– Не виню вас. И тем не менее я ухожу – это будет лучшим доказательством.
Немец медленно и аккуратно, не сводя глаз с Воскобойникова, отстегнул кобуру и уронил на утоптанный снег. Потом, не глядя, нашарил свой вещмешок, вскинул на плечо и сказал:
– Прощайте, Станислав Федорович. Прощайте, Керьялайнен.
Пару раз поскользнувшись, Айнцигер выбрался из снежного окопчика и пошел прочь. Он удалялся, и комиссар посмотрел ему в спину с сожалением. Наверное, это был по-своему неплохой человек. Не хуже тех, с которыми Воскобоиникову приходилось сражаться плечом к плечу, укрываться одной шинелью, хлебать из одного котелка. Но отпускать этого неплохого человека Воскобойников не мог—даже после того, что они сделали друг для друга в этом жутком походе.
Это думал он, Станислав Федорович Воскобойников, полковой комиссар РККА, или это заставляла его думать Руна?!
«Что со мной творится?! –
– Лежать! – приказал комиссар, поднял «суоми» и тщательно прицелился. Автомат сухо щелкнул – осечка.
– Господин офицер... – пробормотал Керьялайнен.
– Лежать, – повторил Воскобойников. Он отшвырнул «суоми» и вынул пистолет Ярка, старую, но ухоженную машинку смерти. Один раз она уже сделала свое дело. Сделает ли еще раз?
Комиссар торопился, словно понимал, что какая-то часть его вот-вот пересилит и тогда он уже не сумеет выстрелить. И он до хруста в металле вдавил палец сначала в крупный ребристый предохранитель, а потом – в спусковой крючок.
Пистолет не подвел.
Боек стукнул по капсюлю. Порох в гильзе воспламенился и вытолкнул пулю – довольно необычную пулю, алюминиевую, с деревянным сердечником, массой чуть более трех граммов, что при огромном калибре в 11,35 миллиметра создавало очень большую начальную скорость и огромное останавливающее действие.
Трехграммовая пуля попала в спину Айнцигера чуть ниже левой лопатки, так что немца развернуло, но он устоял. Воскобойников выстрелил еще раз – и снова попал, на этот раз в бок. Эсэсовец ухватился руками за небольшое деревце, которое согнулось, но не сломалось.
– Падай! Падай же! – прохрипел Станислав Федорович.
Но Айнцигер не падал. Он цеплялся за деревце, мотаясь вместе с ним туда-сюда, вещмешок свалился с плеча и повис на запястье. Воскобойников выстрелил в третий раз и снова попал – из неудобного, незнакомого пистолета, на приличном уже расстоянии, стреляя с одной руки, без упора... Но этот выстрел был уже последним – пуля вошла в правый глаз оберштурмфюрера.
– Господин офицер... – причитал Керьялайнен, ловя ноги Воскобойникова.
Комиссар пнул его не глядя – не потому, что хотел ударить, а чтобы финн не успел поцеловать сапог.
– Убирайся! – крикнул он. – Пошел вон отсюда! Убирайся!!!
– Господин офицер... – рыдал финн.
– Ты что, не слышишь?! Пошел к черту! Убирайся! Вот, вот, смотри! – Воскобойников отшвырнул в сторону пистолет, потом поднял за ремни оба автомата, свой и Айнцигера, тоже бросил в сторону. «Суоми» глубоко зарылись в снег. – Теперь понял?! Убирайся! Иди! Я не буду стрелять в тебя, чертов тупой финн!
Комиссар отвернулся. По торопливому скрипу снега он понял, что Керьялайнен карабкается прочь из окопа, затем, по треску сучьев, – что финн бежит. Воскобойников в самом деле не собирался стрелять в него, как не собирался смотреть, что случилось с Руной. Но то, что Руна стала легче, – почувствовал.
– Спасибо! – вопил удаляющийся Керьялайнен.– Спасибо!
Воскобойников не стал смотреть, куда побежал перепуганный финн. Не стал подходить к убитому Айнцигеру. Он просто тупо сидел на краю окопа, свесив ноги, и читал раз за разом незнакомые, складывавшиеся в скороговорку слова на тусклом пистолетном металле: «Dansk-Rekilriffel-Syndikat. Kobenhavn. Patent Schouboe».