Пленный лев

Юнг Шарлотта

– По словам Бревстера, вы еще ничего не кушали, сир, – сказал Нигель, положив руку на плечо своего царственного питомца. – Садитесь, вот несут вам еду.

Джемс вежливо пригласил присутствующих разделить с ним трапезу и молча выслушал рассказ Патрика о том, как он, отправившись разведать маршрут английской армии, упал с лошади и опасно ранил себя. Как потом перенесли его во французскую деревню и поручили фермеру. Как потом потерял он сознание, и очнулся в английском лагере.

– Больше есть я не в силах, Берд, – сказал Джемс, отталкивая от себя тарелку. – Извините, господа, я должен успокоиться! Позаботься о молодых

людях, Нигель, – посмотри, как измучен Малькольм, – он все время был очень полезен моему дорогому брату. И Джемс в сильном волнении вышел из комнаты.

– Дорогой брат! – повторил тихо Патрик.

– Они действительно были братски привязаны друг к другу, – заметил серьезно Нигель.

– Странное братство! – возразил Драммонд.

– Ни слова более, Патрик! – вмешался Малькольм с живостью. – Ты сам не знаешь, что говоришь! Не касайся памяти праведника, только что отошедшего в небесный Сион!

– Что? И ты обангличанился, мой маленький Малькольм! – вскричал Драммонд с удивлением.

– Там, в высотах, куда отошел он, нет ни англичан, ни французов, ни шотландцев, – сказал Малькольм. – Ах, Патрик! Я страшно низко пал! В своем себялюбии я сам себе наделал много вреда и только тот, что покоится теперь вечным сном, вовремя удержал меня от гибели!

– Кто? – спросил удивленно Патрик. – Кто, Генрих Ланкастерский? Какое дело ему было до тебя?

– Он был истинный друг мой, – с жаром ответил Малькольм. – Если я не запятнал себя грабежом и пролитием крови, то только по его милости. Если бы только мог он слышать, как благодарен я ему за столь оскорбившее меня когда-то наказание.

– Какое наказание? – снова спросил Патрик. – Английский король осмелился наказать тебя, – тебя, шотландца королевской крови?.. Счастлив он, что умер, иначе…

– Юноша обезумел от горя, – вмешался Берд, – но все же сказал правду. Король этот… – да упокоит Бог душу его! – строго держал юность в своих руках, и раз, накрыв Малькольма и других молодых людей во время грабежа только что покоренного Мо, вышел из себя и наделил тумаками всех, без различия звания и происхождения, чему юный лорд наш сильно обиделся. Очень жаль короля Генриха! Он был действительно храбрый и честный человек, правдивый, деятельный. На слово его всегда можно было положиться, он никогда не изменял ему. Я недолюбливал его, но, это ничего не значит! Я готов теперь также искренно оплакивать его, как дорогое дитя мое, король Джемс. Подумать только, что больше не придется видеть прекрасное лицо его, слышать задушевный смех этих юношей, так дружелюбно забавляющихся в Виндзорском лесу!

– Что? И вы тоже! – вскричал Патрик. – Вы можете говорить так, когда у нас такой король, как король Джемс?

– Да, и я тоже, – ответил Берд. – Я тоже буду говорить, если бы даже король наш превосходил самого царя Давида. Мне никто не может запретить сознаться, что многое хорошее заимствовал король наш от короля Генриха. Вы, кажется, лорд Малькольм, говорили, что тело его покоится в часовне? Хотелось бы мне еще раз посмотреть на это честное и благообразное лицо, которому во всем свете не найдется подобного.

Не успел выйти старый Бердсбери, как Малькольм бросился к ногам своего двоюродного брата.

– Патрик! – вскричал он. – Выслушай меня. – Я до тех пор не буду спокоен, пока не расскажу тебе, насколько переменился за это последнее время!

– Переменился! Да,

действительно, ты переменился, Малькольм, – сказал Патрик, – и к лучшему. Никогда не думал я, что ты сделаешься таким бодрым, оживленным, деятельным. Как бы обрадовался, мой отец этой перемене. Даже неуверенная походка твоя, и та изменилась.

– Почти, – ответил Малькольм. – Но, я предпочел бы быть слабым и беспомощным, но с чистым сердцем, как в былые времена. Ах, только выслушай меня, Патрик, выслушай меня!

И Малькольм признался кузену, как вначале он намеревался отказаться от своего состояния в пользу Патрика и Лилии и обречь себя на служение Богу. Как потом предался он светским удовольствиям и дошел даже до того, что стал преследовать своими ухаживаниями достойную девушку, обреченную, как и он сам, на служение Богу, и как он почти решился насильственными мерами получить ее руку. Наконец, рассказал он, как предавался кутежам, избегал исповеди, не ходил в церковь, не подчинялся дисциплине, участвовал в грабежах до того, что чуть было не был причиной смерти самого Патрика, и без того уже сильно обиженного им.

Так, по крайней мере, думал бедный юноша. Смерть Генриха произвела на него такое сильное впечатление, что все прежние ошибки представились ему в ужасающих размерах; его отчаяние было до того сильно, что Патрик ожидал услышать признание в какого-нибудь неизгладимом пятне. Но когда юноша замолчал, и на вопрос его: «Все ли это?» Малькольм кивнул головой с глубоким вздохом, Патрик пробормотал с нетерпением:

– Сумасшедший! Испугал меня! Так это-то взволновало тебя так сильно? Кто же советовал тебе поступать в монахи? Отец мой никогда не сочувствовал этому. Откуда ты взял, что я когда-нибудь соглашусь завладеть твоими поместьями?..

– Я в душе дал себе этот обет! – пробормотал Малькольм.

– Скажи лучше, в своем глупом воображении, – ответил Патрик. – По какому праву молоденькие мальчишки могут давать обеты? Я был бы совершенно счастлив, если бы ты женился на богатой девушке, да еще в добавок такой, что могла бы руководить твоим глупым разумом. Ну, что еще? Ее обет! Да если он такой же, как и твой, то чем скорее она забудет ого тем лучше для нее. О! Если бы она в своей душе таила какую-то другую привязанность, дело было бы иное, но теперь-то чего опасаться тебе, если ты имеешь на своей стороне епископа?

Малькольм пришел в совершенное отчаяние. Угрызения его совести были столь велики, что он готов был подтвердить свои обеты. Исполнению этого желания препятствовали король и Патрик, словно сговорившиеся удержать его в столь критическое для него время. К тому же Патрик поднимал на смех все его сомнения, а Патрик был доблестный рыцарь и религиозный человек, но он был воспитан в иной школе, нежели Малькольм, и огрубел в беспрестанных войнах, где сражался в качестве наемника. Лагерь Арманьяков далеко не походил на лагерь англичан; и мысль, что воины обязаны удерживать себя от излишеств, дозволяемых военным временем, никогда не западала в голову Драммонда. Раскаяние Малькольма в том, что он участвовал в грабежах, было в глазах доблестного шотландца совершенной бессмыслицей; даже опасность, так недавно висевшая над головой его самого, нисколько не изменила его мыслей. Он еще не мог хорошенько решить, не лучше ли было бы для него, если бы он погиб от пламени, чем сидеть, как теперь, со связанными руками?