Плейбой
Шрифт:
— Нет, — говорю я, заламывая руки.
— А он, эм… когда-нибудь пытался?
— Ну, — сглатываю я. — Когда мы еще жили дома, то время от времени видели его и семью в городе. Они никогда не признавали ее, и я не настаивала, — грустный, короткий смешок, смешанный с горечью, срывается с моих губ. — После того, как я сказала, что беременна, он ответил, что либо я сделаю аборт, либо мы расстаемся. Это было самое легкое и лучшее решение, которое я когда-либо принимала.
Я чувствую, как знакомая боль формируется в животе. Вина, желание изменить историю Айлы, сделать менее болезненной
— Мне жаль. Наверное, это было непросто, — он тянется ко мне, берет руку в свою. — Родить ребенка…
— Так и было. И, честно говоря, я пыталась позвонить сразу после ее рождения, но он заблокировал мой номер, — я смотрю вниз, качая головой. — И если это не делает меня достаточно жалкой, я приходила к его дому. Просто хотела убедиться, что он на сто процентов уверен, что не хочет знать дочь, понимаешь?
— И?
— Он и его семья в основном хотели откупиться от меня и семьи деньгами, чтобы мы уехали из города. Его отец — мэр. Они не хотели, чтобы кто-то узнал, что их идеальный мальчик стал отцом в старшей школе, — я сглатываю ком, образовавшийся в горле. — Я никогда не видела таких холодных людей. А она их родная кровь. Он тоже ее создал, — я вздыхаю. — Я никогда не смогу этого понять.
— Это ужасно, — почти шепчет он, нежно сжимая мою руку. — Мне так, так жаль, Эддисон. Но этой девочке так повезло, что у нее есть ты в качестве мамы, — он замолкает. — Ты всегда будешь ее защищать.
— Вот что значит быть родителем, — говорю я. — Или, по крайней мере, таким он должен быть. Возьми в пример даже сегодняшний день. Я безумно скучаю по ней. А прошло всего пару дней.
Так открыто говорить о ситуации с бывшим я могла только с Тессой и мамой. Я никогда много не рассказывала об этом папе, потому что, честно говоря, он злится, и это только причиняет боль.
— Знаешь что? Я думаю, у нас есть время для одной остановки., — говорит он игриво. — Что скажешь?
— Живем лишь раз, верно?
— Живем, черт возьми, лишь раз, — напевает он, быстро сворачивая на обочину. — Тогда у меня есть для тебя сюрприз. Потому что я слышал об этом месте на «Фейсбук», и мы как раз проезжаем мимо. Нет лучшего времени, чем настоящее, верно?
У меня такое чувство, что он пытается разрядить обстановку. Или подбодрить меня. В любом случае, я и нервничаю, и взволнована тем, куда бы он меня ни привез. И хотя сейчас веселюсь, в глубине души я думаю, что нужно быть осторожной. Любая женщина может влюбиться в эту улыбку.
Кэм — тот тип парней, в котором легко потерять себя. А я не могу себе этого позволить. В конце концов, мне еще нужно найти себя.
Кэм
Я не понимаю этого чувства в груди, когда она смотрит на меня. Или покалывания на коже, когда рука касается ее кожи. Или почему, черт возьми, я расплываюсь лужей у ее ног, когда та восторженно говорит о дочери.
Соберись, мудак.
Мне никогда не было дела до чьего-либо счастья, кроме счастья семьи. Но с ней?
— Ботанический сад? — она резко оборачивается. — Я всегда хотела в него попасть. Я думала, что огни сняли, так как Рождество уже прошло.
— Видимо, держат их до конца января.
Я любуюсь тем, как Эддисон рассматривает огни. Они прекрасны, без сомнения. Но не так красивы, как она, увидевшая их впервые.
Тысячи мерцающих огней раскинулись по всему парку. На деревьях и на кустах.
— Я почти чувствую себя как дома, — шепчет она. — Кроме того, что мы гуляем в легких толстовках, а дома была бы полная снегозащитная экипировка.
Судя по тому, как Эддисон произносит «дома», я чувствую, что она скучает по Нью-Гэмпширу. И я ее не виню. Джорджия и Новая Англия — два совершенно разных места. Уверен, это была большая перемена.
Она идет впереди меня, останавливается и смотрит на огромную арку, покрытую огнями.
Я обнимаю ее за талию и кладу подбородок на плечо.
— Спасибо, что поехала со мной, красавица.
Слегка вытянув шею, она смотрит на меня.
— Спасибо, что позвал. Вероятно, я бы уже съела три или четыре печенья и в десятый раз созванивалась по «Фейстайму» с мамой, чтобы увидеть Айлу.
— Милая, я знаю, что ты сказала, что не будет никакого секса, но мне очень, очень нужно тебя поцеловать.
— Кэм, — говорит она, едва шепча, — не следует меня целовать. Нам не нужно все усложнять.
Отступив, я поворачиваю ее лицом к себе. Медленно отводя в темноту за аркой, большим пальцем поднимаю подбородок.
— Да, я говорил себе это неделями. Но знаешь что? Теперь с этим покончил, — положив другую руку на дерево за ней, я наклоняю голову. — Какой смысл пытаться держаться подальше, когда я хочу только тебя?
Она моргает.
— Кэм, ты не имеешь в виду то, что…
— Имею. Правда.
— Откуда у тебя такая уверенность? — говорит она, бросая вызов. — Откуда знаешь, что через неделю или две это не сойдет на нет? Что не потеряешь интерес?
— Потому что до тебя мне никогда не было ни до кого дела, — я переношу руку на ее щеку. — С тех пор, как потрясла мой мир в первую ночь вместе, ты не выходишь из головы.
Ее глаза наполняются слезами.
— Ты не понимаешь. Я не могу рисковать. Мой отец. Айла…
— Твой отец переживет это. А что касается Айлы, то меня не пугает то, что ты мать. Вовсе нет.
Она смотрит на меня, и свет падает на залитые слезами щеки.
— Если это игра, я хочу ее покинуть.
— Не игра. Я докажу это.
Я не теряю времени и крепко ее целую. Ее губы сплетаются с моими, а руки касаются спины.
Изо рта Эддисон вырывается тихий стон, и я его проглатываю.
Отстраняясь, я прислоняюсь лбом к ее лбу.
— Нужно идти, прежде чем я трахну тебя у этого дерева, и кто-нибудь нас увидит, — я отступаю, увлекая ее за собой. — Не думаю, что кто-то из нас хочет отправиться за решетку за непристойное поведение в общественном месте, — чувствуя, как член набухает под молнией, я морщусь, поправляясь. — Хотя это, безусловно, стоило бы того, чтобы почувствовать, как ты обхватываешь мой…