Плик и Плок
Шрифт:
— Аминь! — сказал экипаж, становясь на колени; и все хором воспели благодарственный молебен, что составило весьма приятную гармонию. Воздух был тяжел, ночь темна, и в двух шагах ничего нельзя было видеть.
По окончании первого стиха наступила тишина, глубокая тишина. Массарео начал один:
— Милосердный Бог, бдящий над своими чадами и защищающий их от Сатаны... — Он не мог продолжать более.
Он, Яго и весь экипаж остались окаменелыми на палубе, с устремленными, помертвевшими глазами и в ужасной неподвижности.
— По чести... я думаю...
Вы знаете, что море было весьма покойно, ночь мрачна...
Обширный круг красного и яркого света, мгновенно зажегся над водой; море, отражая этот пылающий блеск, покатило огненные волны, воздух вспыхнул, и вершины утесов Toppe озарились багровым сиянием, как бы жестокий пожар охватил все поморье.
Это блестящее воздушное явление было пересечено вдоль и поперек длинными пламенными бороздами, которые сверкали тысячью искр, свертывались снопами или ниспадали дождем золота, лазури и света. То были мириады горящих метеоров, которые, шипя, выбрасывали частую и быструю молнию ослепительной белизны.
И посреди этого огненного озера виднелся Хитано с его тартаной!
То был сам Хитано, окруженный своими неграми, безобразные лица которых уподоблялись бронзовым маскам, раскаленным в огне.
Хитано находился на палубе своего судна, в черной одежде, в своем черном токе с белым пером, со сложенными накрест руками, и верхом на своей лошадке, покрытой богатым пурпурным чепраком, грива которой, переплетенная золотыми снурками, опускаясь вниз, потрясала бантиками из кристаллов и дорогих каменьев, которые были связаны серебряными лентами.
Возле окаянного, опершись на шею Искара, стоял Фазильо, одетый также в черное платье и державший в руке длинный вороненый карабин; за ним Бентек и его черные, выстроенные в две линии, безмолвно окружали пушки, и легкий беловатый дым, поднимавшийся на равных расстояниях, показывал, что фитили были зажжены и орудия заряжены.
Ничто на свете не могло быть поразительнее этого зрелища, имевшего вид сатанинского явления, ибо глубокая тишина в экипаже окаянного, его неподвижность, это черное судно со своими свернутыми парусами, со своими тщательно сложенными снастями, казавшееся в глазах испанцев, которые не знали, что Хитано имел две тартаны, выплывшим со дна бездны среди волн света и лучей пламени, в ту самую минуту как они полагали его погибшим навсегда; это спокойное и холодное выражение лица окаянного, чей взгляд имел в себе нечто сверхъестественное, все это должно было привести в ужас несчастного Массарео и его подчиненных, которые видели в этом пиротехническом приключении одно только торжество Сатаны.
Голос окаянного загремел, и весь экипаж люгера, стоявший на коленях и как бы околдованный этим чудным зрелищем, бросился ниц на палубу.
— Ну, что! — сказал Хитано. — Ну, что, храбрый береговой страж, ты видишь, что ни огонь, ни вода не берет меня, и что каждое твое ядро исправило одно из повреждений моего судна. Ради Сатаны! скажи, приятель, захочешь ли вперед преследовать Хитано, будешь ли верить еще, что такие жалкие твари, как ты и твой экипаж, могут остановить бег того, кто противится дыханиям бурь и воле твоего Бога?..
Никто из экипажа люгера не отважился отвечать на эту дерзкую выходку.
— Но, сверкающим зрачком Молоха! вы не хотите отвечать? Так пусть этот капитан, так искусно починивший мою тартану, пусть этот мужественный капитан встанет, или я разобью это суденышко.
Все испанцы разом вздрогнули, как от электрического удара, но ни один из них не приподнялся.
— Ногтем Вельзевула! То, без сомнения, должен быть он, сей герой в синем платье с золотым эполетом, который прячет свою голову за коронаду, и неподвижен, как мертвая рыба. Любезный Фазильо, потрепли ему немного эту ногу, которая осталась на виду, ибо храбрец увивается, как змея, около этого лафета.
Фазильо спустил курок своего длинного карабина, и капитан Массарео, резким движением, произведенным болью от раны, очутился почти сидящим на палубе с устремленными на Хитано потухшими глазами, которые смотрели, ничего не видя.
Пуля, пущенная Фазильо, раздробила ему ногу.
— Скажи гончим псам таможни и Кадикскому губернатору, что я мог тебя уничтожить и сжечь твое судно, и что я этого не сделал. Посмотри на меня хорошенько, сюда! — прибавил Хитано, уперев указательный палец в середину своего широкого и открытого лба. — Смотри сюда пристальнее, чтобы ты помнил об окаянном и его милости; но чтобы завтра ты не принял все это за сон, так вот что тебе докажет о существенности твоего видения. Прощай, храбрец!
В то же время он взял фитиль из рук Бентека и подошел к пушке. Выстрел грянул, ядро засвистело, разбило фок-мачту сторожевого люгера, выбило часть переднего шхафута, убило двух и ранило трех человек.
Едва выстрел раздался, как обширный круг света, среди которого появился Хитано, погас как бы очарованием, и глубокая темнота, занявшая место этого ослепительного блеска, сделалась еще непроницаемее; ничего больше нельзя было различить, ни малейшего шума не стало слышно...
— Ну, Фазильо, что ты скажешь о моем мщении? — спросил Хитано у своего юного товарища, когда они уже далеко отошли от люгера, благодаря длинным веслам тартаны, тщательно обернутым, так что таинственный способ, каким исчез Хитано, мог быть сочтен испанцами за новое чудо.
— О вашем мщении, командир, о вашем мщении! Как же вы поступили бы с вашими друзьями? Оставить этих негодных!.. Пресвятая Дева! Если бы вы знали, как я мучился, видя бедную тартану, распадающуюся на части под выстрелами этих трусов!
— Ты ребенок, caro mio, если бы я потопил этих негодяев и их люгер, кто бы об этом знал? Их почли бы погибшими от шквала, и завтра два другие люгера отправились бы снова за мной. Завтра, Фазильо, ни бриг, ни фрегат, ни корабль не дерзнут на это: так велик был страх, внушенный мной береговой страже. Я пощадил дюжину трусов, зато охладил отважность десяти тысячам храбрых, потому что в твоей благословенной стране сражаются храбро против людей, но еще боятся дьявола. Ваши монахи это знают хорошо, и для того они грозят именем Бога, как я пугаю Сатаной. Вот еще одна роль, Фазильо.