Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи
Шрифт:
За балет «Анна Каренина» Плисецкую выдвинули на соискание Государственной премии СССР. Знаменитый бас Большого театра Марк Рейзен писал в журнале «Советская музыка»: «Все мы впервые встретились с Плисецкой-балетмейстером. И эта встреча бесконечно обнадежила. Я думаю, что в советском искусстве произошло радостное событие: на нашу сцену пришел новый постановщик, талантливый, умный, тонко и глубоко чувствующий специфику своего жанра. А это – редкое явление, хотя новые имена режиссеров и хореографов довольно часто мелькают на афишах наших театров. <…> Так же, как и танец Плисецкой, ее хореография покоряет глубиной чувств, силой темперамента, безыскусной искренностью и отточенностью каждого па,
Несмотря на то что Государственную премию Плисецкая так и не получила, а ее первый балетмейстерский опыт вызвал неоднозначные оценки критиков, останавливаться она не собиралась. Когда критика ее останавливала? Ее даже сожаления не могли остановить: «Леонид Якобсон считал, что я – зверская лентяйка. Он так мне говорил: “Вот если бы ты слушала то, что я говорил тебе по поводу ‘Анны Карениной’, у тебя был бы потрясающий балет”. Но я не послушалась, и сейчас об этом, как и о многом другом, жалею».
Когда Майю спрашивали, будет ли она продолжать ставить, отвечала уверенно: конечно! Будет ли основа ее балетов литературной? Конечно! «Если появился балет по Толстому, то почему бы мне не сделать балет по Чехову – мечтаю о “Чайке”! Или, что еще парадоксальней, по Гоголю! Его необычайное чувство юмора “пополам с сарказмом” может породить балеты, никогда не виданные на хореографических подмостках. “Ревизор”, “Нос”, “Коляска” – какие новые, неограниченные возможности для постановщика и исполнителя! Я никогда не танцевала в комедийных спектаклях, можно понять, как мне хочется попробовать свои силы в новой сфере».
Но сначала задумалась о балете по роману «Идиот» Достоевского. Идея разрабатывалась серьезно – как говорила мне жена замечательного танцовщика Юрия Владимирова Екатерина, и артистов подобрали: князя Мышкина должен был танцевать Владимир Васильев, а Рогожина – Юрий Владимиров. Но спектакль не состоялся. Плисецкая объяснила почему: «По моей глупости. Надо было не говорить об этом, а опубликовать авторство. Что, собственно, и сделал Григорович: обманул читателей газеты “Советский артист”, сказав, что в портфеле театра у него есть балет “Идиот” на музыку Овчинникова. Он – большой профессионал по части создания интриг. Если бы он так же искусно ставил свои спектакли! А то единственной его вершиной осталась лишь “Легенда о любви”. Ну, а потом я поумнела: о “Чайке” заявила уже в зарубежной прессе».
На мысль о балете по пьесе Чехова Майю натолкнул муж. И не просто натолкнул, но и музыку написал, и даже стал соавтором либретто вместе с художником Валерием Левенталем.
“Чайка” была полностью его, – рассказывала Плисецкая. – Мне говорили, что нельзя делать балет по Чехову, но мы сделали. <…> В то время я твердо знала только одно – “Чайку” нужно решать какими-то новыми пластическими средствами. Понимала, что традиционные позы, арабески, кабриоли, набор всяких туров тут не подойдут. Чехов говорил: “Пусть на сцене все будет так же просто и так же сложно, как в жизни”. Это и стало моей задачей, как подчас казалось, неразрешимой в балете. Но опять помогли музыка Щедрина и его либретто. Они диктовали ход постановки. Я поняла, что должна показать в спектакле атмосферу настроения и чувств, ведь чувства можно выразить только пластикой».
Тяга Майи Плисецкой к новому и неизведанному, готовность к экспериментам без оглядки на недоброжелателей, которых всегда много у любого таланта, безусловно, впечатляет. Как и ее прочтение каждой новой роли. Александр Фирер говорит:
– Майя Михайловна – очень редкая балерина, которая всегда знала, зачем она выходит на сцену и что она хочет сказать зрителю. Когда я у Майи Михайловны интересовался об «Анне Карениной» – а она не очень любила Анну Каренину как персонаж, она говорила: «А я ее не танцую. Я танцую о человеке, загнанном обстоятельствами в тупик». Когда она танцевала «Чайку», а она тоже не любила этот персонаж: «Эта Нина Заречная, все от нее уходят, значит, она недостаточно хороша». Потому что Майе Михайловне было непонятно такое, чтобы от нее кто-то уходил. А я говорю: что же вы танцуете? Она говорила: «Я танцую о просравшей жизнь интеллигенции». Ну, скажем, профукавшей. Как она говорила: «Смотри, Треплев застрелился, они все играют в домино, чайка летит. Все выше и выше, взмывает над ними». Об этом она танцевала.
Балет «Чайка» Плисецкая ставила сама, без соавторов, но с ассистентом – Ириной Якобсон.
– Она очень ценила Якобсона, – рассказывал Борис Акимов. – Ездила в Ленинград. И на всех репетициях присутствовала жена Якобсона. Всегда здесь в четвертом зале.
Годы спустя Плисецкая вспоминала о своих балетах: «К сожалению, в них не все получалось так, как хотелось мне: вот если бы их ставил Леонид Якобсон, то это получились бы шедевры. Но его не пускали в Большой театр».
Наталья Крымова вспоминала, что, когда Плисецкая рассказала о своем замысле «Чайки» Анатолию Эфросу, он «был очарован»: оказалось, что балерина знает текст этой пьесы – «дерзкой, смелой, тревожной» (Крымова) – наизусть. А Щедрин мало того что знал текст наизусть, так еще и обсуждал с режиссером «все идеи и конфликты этой пьесы на равных». «Могу сказать, что, войдя в наш дом, Майя Плисецкая внесла туда прекрасное беспокойство и ветер», – писала Крымова, и тут же замечала, что «Чайку» в Большом театре окружало «всеобщее недоброжелательство». Впрочем, к этому в родном театре Плисецкой было не привыкать.
Премьера «Чайки» прошла 27 мая 1980 года. Мнения, как водится, разделились. «Выпрямляя идейную линию первоисточника, не обеднили ли авторы спектакль? Так, несколько скудной предстала перед нами полифоничность палитры великого писателя. В спектакле Большого театра, к сожалению, судьбы всех персонажей оттеснены Заречной и Треплевым на задний план, создают для них лишь фон, – писал М. Мануйлов в журнале “Театральная жизнь”, но тут же добавлял: – Несмотря на спорность некоторых позиций, “Чайка” никого не оставила равнодушным». А это куда важнее.
Наталья Крымова писала: «“Чайка”, помимо всего, это пьеса о страстях. Страсть к искусству, страсть к мужчине – в этих сферах Плисецкая неожиданно для меня явилась аналитиком, беспощадным и бесстрашным. Когда через несколько лет Эфрос поставил “Месяц в деревне”, мне кажется, это было продолжением диалога с Плисецкой – диалога о “свойствах страсти”. Она заманила-таки его на эту арену – ту, где идет нескончаемый и прекрасный бой, и воистину, “покой нам только снится”».
Бой – прекрасный или нет, – похоже, был нормальной формой существования Майи Плисецкой. И «Чайка» была балетом в том числе и о ней самой, о ее тяге к новым формам. Треплев в ее интерпретации ушел из жизни именно из-за стремления к новому – стремления, которое другие не поняли и не поддержали. Понятно, что такую интерпретацию приняли далеко не все, но Плисецкая отрезала: «Инерция мышления и вкуса».
В 1983 году «Чайку» перенесли во Флоренцию, в 1985 году – в Гётеборг. Там на премьере шведский журналист спросил Родиона Щедрина: а почему никто из композиторов до сих пор не обратился к чеховской «Даме с собачкой»? Щедрин задумался и… написал еще один балет, премьера которого прошла 20 ноября 1985 года, на творческом вечере, посвященном 60-летию Майи Плисецкой. Она снова всех потрясла: в таком возрасте – и премьера! «Я никогда не чувствовал, что этой женщине шестьдесят. Это просто Майя Михайловна», – годы спустя скажет ее партнер Борис Ефимов. Она и сама наверняка не чувствовала возраст: это ведь всего лишь цифры.