Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи

Плескачевская Инесса

Хореограф и балерина настолько «попали» в этот образ, что Плисецкая не избежала соблазна использовать поставленные для нее движения еще раз: если вы посмотрите на то, как танцует (а вернее, какие принимает позы) ее Нина Заречная в первом акте «Чайки», то, несомненно, узнаете бежаровскую «Айседору». Когда мы говорили с Наталией Касаткиной о сотрудничестве Плисецкой и Бежара, она сказала: «Там совершенно другая лексика, но у нее настолько подвижное, настолько богатое тело, богатая пластика. Она все делала, как хотел Бежар, это все было сделано досконально».

Бежар, была уверена Плисецкая (и эту ее уверенность разделяют многие историки балета), – один из великих реформаторов балета ХХ века. Не зря ведь его первая труппа так и называлась Ballet du XXe Siecle –

«Балет ХХ века». Вторую он назвал своим именем – оно уже стало важнее века. «Он постоянно развивает себя, – говорила Плисецкая. – Есть балетмейстеры, которые берут старое и делают новое. А есть те, кто делают новое и у него берут. К последним относятся и Бежар, и Баланчин, и Голейзовский. <…> Бежар, на мой взгляд, один из самых крупных художников нашего времени. Он одинаково понимает и балет, и драму, а из синтеза этих двух искусств создает замечательные вещи».

Во многом благодаря сотрудничеству с Майей Плисецкой труппа Бежара смогла приехать на гастроли в Советский Союз. Первые – сенсационные – гастроли прошли в Москве и Ленинграде в 1978 году. Тогда советские зрители и увидели впервые «Айседору» с Плисецкой. Екатерина Максимова и Владимир Васильев танцевали дуэт из балета «Ромео и Юлия», а Васильев – «Петрушку», поставленного Бежаром специально на него. О том, каким сильным было впечатление от тех гастролей, мне рассказывал народный артист СССР, художественный руководитель Большого театра Беларуси Валентин Елизарьев. Он тогда ставил в Минске балет «Весна священная» на музыку Игоря Стравинского, но, увидев спектакль Бежара, был настолько ошеломлен, что отказался от своей работы: боялся, что вольно или невольно повторит какие-то хореографические находки. И вернулся к этому замыслу только в 1982 году.

Через пару лет прошли вторые гастроли труппы «Балет ХХ века», но только в Ленинграде: Бежар не захотел приехать в Москву, протестуя против того, что Министерство культуры отказалось от практически согласованного контракта, по которому хореограф должен был поставить в Большом театре «Девятую симфонию» Бетховена. Советские чиновники продолжали сопротивляться тому, что приводило профессионалов и любителей балета в восторг. А в Ленинграде с участием артистов труппы Бежара сняли документальный фильм, в котором на фоне великолепных дворцов и интерьеров танцуют артисты Бежара и Кировского (Мариинского) театра.

В 1978 году Морис поставил для Майи балет «Лебедь и Леда» на музыку Камиля Сен-Санса (если Лебедь и Плисецкая, то тут или Сен-Санс, или Чайковский) и японскую народную музыку, а в партнеры ей дал своего любимца Хорхе Донна. Что это был за балет! Бежар объединил все легенды – древнегреческую о красавице Леде, которую Зевс соблазнил, обернувшись Лебедем, и японскую – о рыбаке, влюбившемся в вещую птицу. Начинала Плисецкая танцевать в балетной пачке, а в финальных сценах оставалась обнаженной – не в прямом, конечно, а в балетном смысле: в трико телесного цвета. Это было вызывающе сексуально: «Дальше шли такие поддержки, что, загляни товарищ Иванов с советским послом в репетиционный зал, остались бы товарищ Иванов и посол до смерти своей заиками», – посмеивалась Майя в своей книге. Что правда, то правда: с точки зрения советской морали (а мы помним отклики телезрителей на смелую хореографию Валентина Елизарьева в «Фантазии» двумя годами ранее) балет был рискованным, на грани. А иногда и за ней. Но у Плисецкой сомнений не было.

– Она внимала Бежару, открыв рот, – объяснял мне Родион Щедрин, – на все согласна, – смеется. – Понимаете, хоть на голове крутись – согласна. Она ему верила.

– А что нужно, чтобы стать великим балетмейстером, в вашем понимании?

– Я думаю, что нужно вспомосуществование Господа Бога, которое было у Бежара. Я считаю, что это абсолютный гений.

Премьера прошла в Париже. Плисецкая и Хорхе Донн были единственными исполнителями этого балета и танцевали его в Брюсселе, Буэнос-Айресе, Сан-Пауло, Рио-де-Жанейро, Токио и много где еще. Но не в Москве. Советский Союз этого балета так и не увидел: слишком эротический, слишком откровенный.

Следующим балетом Бежара для Плисецкой стала «Курозука» на музыку композиторов Патрика Мимрана, Таиро Маюдзуми и Юга Ле Бара. Майя говорила: «Я очень люблю балет Бежара. Это балет интеллектуальный, философский. Содержательный. Но именно Бежар внес в него мотивы танцевального искусства разных народов мира, разнообразив танцевальную стихию балета и в то же время сохранив его стилистическое единство».

Плисецкая неоднократно признавалась, что всегда мечтала о мистических спектаклях, и «Курозука» – именно такой, мистический: путник, паук, превращения мужчины в женщину, человека в животное… Плисецкая здесь и путник, и паук, и мужчина, и женщина… Так же как и ее партнер Патрик Дюпон, с которыми они постоянно меняются местами и ролями. Так же, как и «Айседору», Бежар поставил этот балет в 1995 году (Майе – только вообразите! – 70 лет) за четыре репетиции. Она удивила всех: себя, Щедрина, Бежара, публику. Она это очень любила – удивлять. «Если что-то получилось здорово, я сама в восторге! – признавалась. – Я умею восторгаться. Я работала с Бежаром, который считает, что со мной очень легко работать».

Их последней совместной работой стала крохотная миниатюра Ave Maya на музыку Баха и Гуно, которую Бежар сочинил буквально за один вечер к очередному Майиному юбилею – 75 лет. Сидеть в директорской ложе, принимать поздравления и танцевальные подношения – не для нее. Ей нужно царствовать на сцене. Бежар ей в этом, конечно, помог. И Щедрин: «Для каких-то вещей Бежара музыку подбирал Щедрин. Не свою, конечно, но он всегда чувствовал, что мне нужно в этот момент. А для Ave Maya вообще сам ноты ему принес. А потом еще и репетировал со мной». Майя, танцующая в свои 75 в серебряных туфлях на каблуках, черном брючном костюме от Кардена (от кого же еще!), с красным и белым веерами – феерическое зрелище. Да здравствует.

Морис Бежар, несомненно, был ее любимым хореографом, который лучше других понимал ее и чувствовал. И она платила ему настоящей творческой любовью: «Бежар – необыкновенно интересный, неординарно мыслящий человек. Он сам себе режиссер, сам себе целая философская система. В его спектаклях, которые, как и всякие другие, могут кому-то нравиться, а кому-то – и не очень, нет самого ненавистного для меня в искусстве – немощи и подражательности». Но он не был единственным зарубежным хореографом, в постановках которого блистала Майя.

Специально для Плисецкой Серж Лифарь возобновил поставленный им в 1950 году балет «Федра» на музыку Жоржа Орика с декорациями Жана Кокто. «В Опера у меня не было ни одной танцовщицы, способной справиться с этой ролью, – говорил Лифарь. – Пришлось ждать 35 лет, чтобы найти Майю».

Серж Лифарь, последний фаворит Сергея Дягилева, знал всех великих балетного мира. Он безошибочно увидел, что Майя – из этого ряда. Он мечтал ставить в Большом: Парижская опера ему покорилась, но какой русский хореограф не мечтает увидеть свое творение на сцене Большого театра! Он на многое был готов для осуществления этой мечты. Годами собиравший внушительный архив документов, связанных с поэтами Серебряного века, тративший все деньги (а богачом не был) на покупку писем А. С. Пушкина на аукционах, он готов был вернуть все это в Россию – только бы ему разрешили поставить в Москве «Сюиту в белом», один из лучших его балетов. Часть предложенных документов милостиво взяли, но работать на легендарной сцене не разрешили. «Сюиту в белом» Серж Лифарь поставил в Парижской опере в 1943 году, когда город был оккупирован немцами. Он был директором Оперы и лично проводил экскурсию по зданию для Адольфа Гитлера. Через два года после окончания Второй мировой войны Франция ему это простила, Советский Союз – нет.