Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи
Шрифт:
В первом туре конкурсанты исполняли классику, в третьем – номер из репертуара Майи Плисецкой. Во втором нужно было танцевать современную хореографию, но не любую. Номер должен быть поставлен на музыку Бизе – Щедрина к «Кармен-сюите». На втором конкурсе, который прошел в 1996 году, нужно было ставить на музыку к «Анне Карениной», на третьем (1998) – к «Коньку-Горбунку». Член жюри, известный композитор Андрей Петров говорил: «Плисецкая делает еще один шаг против течения. Конкурс ее имени может стать очень важным для мировой хореографии: он побуждает к постановке новых номеров, к творчеству. Это не соревнования по прыжкам или фуэте – речь идет о поисках нового и решительном отрицании того в балете, что отжило. Думаю, что с Майей Михайловной мы завершим этот конкурс достойно, молодые артисты осуществят свои мечты, а паутина, которой сейчас несколько опутаны наш балет и наши конкурсы, спадет, и мы увидим гамму красок,
Разговариваю с победителем первого конкурса «Майя» в номинации «Лучший дуэт» Виталием Бреусенко.
– Что Плисецкая говорила о вашем номере?
– Оригинальность. Абсолютная оригинальность. Все необычно, все непривычно, выходящее за рамки нашего понимания классического балета. Мы босиком, раздетые. На музыку, конечно, накладываются определенные визуальные стереотипы. Вот она отметила, что – да, это интересно. У Эгле Шпокайте был номер: Хозе – спецназовец, Кармен – девушка легкого поведения. Он после боевых действий, они встречаются, между ними завязывается истинное чувство… Интересного было много всего. Мы так расширили свой кругозор по поводу Кармен в этом конкурсе. Мы еще молодые были, абсолютно не избалованные какими-то новшествами в хореографии. У нас только классика, классика, а здесь, конечно, увидели очень много всего, и многие даже ушли из классики больше в современный танец.
– После конкурса?
– Да, да.
– Это был 1994 год, слом эпох, когда Советский Союз закончился, и пришла современная хореография, и все можно увидеть. И поехать можно везде.
– Абсолютно. Свобода полная. Очень много гастрольных поездок. Очень много возможностей выехать, приглашений. И очень много открылось дорог и путей для того, чтобы танцевать не только классику, но и современную хореографию. Майя Михайловна акцентировала именно на оригинальности. Ну, еще раз станцуешь классику – и все понятно. А здесь именно пошли все ребята хореографы своим современным путем и в разных стилях – неоклассика, современный танец, контемпорари. Вообще этот конкурс очень большой толчок дал тем, кто в нем участвовал. Очень большой. И иностранцы, которые приехали, и русские, и литовцы, и украинцы. Очень многие приобрели хорошую путевку в балетную жизнь.
– Потому что Плисецкая?
– Безусловно. Майя Михайловна сыграла очень большую роль. Одноименный конкурс, он широко был освещен. Плюс Пьер Карден, который был патроном. Потом он пригласил нас в Париж, мы выступали на его сцене, на Елисейских Полях.
– Вас – победителей?
– Всех победителей, лауреатов, награжденных специальными призами. Мы выступали в его театре. Небольшая сцена, больше как подиум, но они ее расширили. Мы дали там несколько концертов. Он тоже патронировал нас, мы очень много общались. Он был безумным поклонником Майи Михайловны. Ну, и потом мы все разлетелись по своим странам. Меня потом очень много приглашали с этим номером. Плисецкая уже была президентом Имперского Русского балета Гедиминаса Таранды. И я с ним очень часто выступал. Майя Михайловна тоже участвовала: перед каждым выступлением полонез широкий, представление, она выходила на сцену в красивом платье от Кардена. Мы, все ребята, которые танцевали, ее выводили. Достаточно хорошую жизнь дал конкурс всем, кто участвовал.
– Она общалась с конкурсантами?
– Практически нет. Я не видел, чтобы она приходила. Ее терзали налево, направо, ей было очень сложно. Она приходила на все просмотры. Контакта на этом конкурсе не было. После мы уже общались, как коллеги много проводили времени на гастролях. Она мне даже подарила свое сценическое кольцо – печатку, она и мужская, и женская. Она у меня как реликвия лежит, для меня она более ценная, чем любой бриллиант.
И все же главным скандалом 1994 года для Плисецкой стал не конкурс «Майя», а «Я, Майя Плисецкая» – книга-автобиография. Наталье Крымовой, жене режиссера Анатолия Эфроса, Майя рассказывала о новых временах и нравах: «Художнику, актеру, тому, кто всем виден, придумывают имидж, одним – хороший, другим – плохой. А это как клевета: никогда не отмоешься. Теперь считается, что если, допустим, музыканту не давали играть, зажимали, именно его теперь надо поднять. Но ведь многим не давали потому, что они просто бездарны! <…> В России все заполитизированы, и потому интересны только мученики. Кого не мучили, тот никому не нужен. Какое странное смещение ценностей, да?» Да. А вдруг это – одна из причин, почему сначала Галина Вишневская, а потом и Майя Плисецкая написали свои скандальные бестселлеры? О КГБ, чиновниках и власть имущих в них едва ли не больше, чем о творчестве. «Утверждать свою свободу в рабской стране, демонстрировать независимость сонму восторженных почитателей – особое наслаждение, мучительно сладкая миссия, – написала в статье “Нате. Ешьте” после выхода книги известный балетный критик Татьяна Кузнецова. – КГБ, этот монстр, поединку с которым Плисецкая отдавалась так яростно, в книге играет роль многоликого, постоянного партнера. Если бы его не было – стоило бы придумать. <…> Великолепная женщина, с детства наделенная стихийным даром поступать так, как хочется, и говорить что заблагорассудится, просто не может представить, сколько врагов нажила оттого только, что оставалась столь дерзостно-независимой. КГБ к ее природе отношения не имел».
Сначала Плисецкая планировала издать книгу в Америке. В архиве сохранилось несколько писем того периода. Вот в сентябре 1993-го она пишет переводчице на английский Нине Букс: «Меня одолевают предложениями печатать книгу по-русски в Москве. Я почти склонна. Хотя, конечно, лучше начинать с Америки». А в декабре двоюродному брату Стенли Плезенту: вот, мол, наконец-то закончила книгу, предложений издать ее в России много, но в контракте со Стерлингом Лордом есть пункт о том, что американское издание должно выйти одновременно с изданием на русском языке. Да вот незадача: контракт с господином Лордом был подписан 10 февраля 1992-го, и за почти два года он так и не смог найти издателя. И Майя кричит Плезенту: «Я хочу расторгнуть наш контракт. Как я могу это сделать? Идея с господином Лордом была твоя – пожалуйста, помоги! Я не хочу терять время с российским изданием (россияне обещали издать мою книгу за шесть месяцев)».
Книга «Я, Майя Плисецкая» вышла в 1994 году в России огромным по тем временам тиражом – 50 тысяч экземпляров. И мгновенно стала бестселлером. Выдержала более десяти изданий в России, переведена на многие языки. «У Плисецкой длинные руки и долгая память. Каждый, кто читал ее автобиографию, может убедиться в этом. Она из семьи расстрелянных, а это лучшее средство от гражданского склероза. Плисецкая многое поняла, но ничего не простила – ни режиму, ни Большому», – писал легендарный журналист-международник Мэлор Стуруа в «Известиях».
Сама Майя говорила так: «Я не стремилась отомстить. Я хотела справедливости. Зло должно быть если не наказано, то, по крайней мере, названо. Еще хотела рассказать, что на самом деле происходило в моей жизни, а что – нет. Чтобы уже не было никаких домыслов. <…> Писала точно, как было, и не думала о том, кому написанное понравится, кому – нет. Будут и те и другие. Мною руководила правда – это было главное. <…> Я устала отбиваться от неправд, от большой и малой лжи вокруг меня». Но была вынуждена это делать всю жизнь. Ей придется написать еще одну книгу.
Главной темой второго Международного конкурса артистов балета «Майя» стала музыка Родиона Щедрина к «Анне Карениной». Плисецкая по-прежнему ждала «от конкурса прежде всего новой хореографии»: «И вообще всего нового, что могут показать молодые танцовщики. Пусть покажут, что хотят. Я ничего не навязываю. Мне просто интересно, насколько свежо могут мыслить молодые танцовщики. Я готова к тому, что увижу не столько Анну, сколько некую ассоциацию с ней». Щедрин надеялся, что не увидит «много подражаний Майе»: «Ее Анна неповторима. Может быть, сегодня я увижу еще кого-то, кто западет в душу так же сильно». При этом понимал, что жюри предстоит непростая работа: «Восприятие у всех разное. Так что я бы не стал особо рассчитывать на единодушие жюри. Дай бог, чтобы Майя с ними управилась. Ей будет трудно: одна среди мужиков, которые говорят на разных языках».
Но «мужским» оказалось не только жюри, но и весь, по словам известного французского хореографа Пьера Лакотта, конкурс: «Балерины показались мне слабее». Известный французский критик, главный редактор журнала Les Saisons de la Dance («Сезоны танца») Андре Филипп Эрсен пояснил более развернуто: «Раньше считалось, что мужчина в балете – это не эстетично, это оскорбляет взгляды. Я так не считаю и рад, что мужчина превратился из носильщика и подпорки в полноправного партнера. Но говорить о том, что балет становится мужским видом танца, я бы не стал. Просто на этом конкурсе случайно оказалось больше сильных танцовщиков, чем балерин. Вот и все». Плисецкой оставалось только согласиться: «Да, конкурс получился мужским. Кроме того, я, знаете ли, не очень обрадована результатами. У нас в жюри возникли серьезные разногласия, которые я не смогла уладить. Я ни разу не воспользовалась своим правом дополнительного голоса, которое есть у меня как у председателя жюри. Боюсь, что с некоторыми членами жюри я распрощаюсь навсегда. Первый тур меня порадовал, так что я даже не хотела, чтобы кого-то отсеивали. Во втором туре тоже было много интересного. А вот третий… Ну что это было? Конкурс на лучшее исполнение вариации Базиля? Ведь из тринадцати участников семь танцевали “Дон Кихота”. Да, я бы кое-что изменила в награждении. Отдала бы кое-что кое-кому другому. Но ведь я не одна решала».