Плоды свободы
Шрифт:
А праздники энгра-хайн… Втискиваясь в эти бесконечные шествия, повод для которых утрачен за ненужностью, Илуфэр испытывала экстаз. Задыхалась под дешевой маской от переполняющих все существо чувств, и билась, как рыбка в сетке, в пляске, жадно впитывая чужую жизнь. Дети Надежды рано познавали плотские удовольствия. Есть множество способов, при которых девичество не страдает. А что делать, если нужно выдавать себя за юную и невинную деву?
Клюнул же Рамман? И правильно сделал. Энгра не то место, где девушка станет беречь себя полвека.
Как же все прекрасно складывалось! На Илуфэр работали все сородичи, абсолютно все, кто находился в Файристе. Ее берегли, ей создали идеальную репутацию. До князя Эска и князеныша
Встреча с дочерью Шиларджи никак не входила в планы Илуфэр. Только не с шуриа. Как говорила мама Сидже: «Хочешь жить, избегай змей». Девушка неукоснительно следовала этому совету и, как всякий удачливый игрок в прятки, почти уверилась в своей неуязвимости. Перестала бояться шуриа тем животным страхом перед разоблачением, который обязан быть у любого тайного агента. Пока не увидела портрет в галерее Янамари-Тай. Знаменитый синтафский мастер безошибочно уловил и вызов во взоре, мол, тебе заплатили, рисуй теперь Проклятую, и обреченность в легком наклоне головы, и легкомысленность жеста – тоненькие пальчики теребят сережку. Но на северянку с холста смотрела Та-Что-Все-Увидит-и-Поймет-Сразу. Потому что Джойана Алэйя из рода Ияри сама Жизнь, в то время как Илуфэр – Смерть. И они всегда буду видеть друг друга хоть вблизи, хоть издалека. Расстояние не имеет значения. Джойана Ияри мчит в Янамари на всех парах, ибо чует – в ее родное гнездо, в семейную теплую нору, в логово всех Янамари заползла смерть. Северянка боялась лишний раз прикоснуться к вещам обстановки. Знала, они донесут, они расскажут своей настоящей хозяйке про незваную гостью. Так и представляла, как изящная банкетка, на которой так удобно сидится, поползет к графине на согнутых ножках. Дескать, не вели казнить, хозяйка, недосмотрели за окаянной паскудиной-мертвячкой.
И Рамман не простит, когда узнает. Он, единственный во всем мире, первый и последний под тремя лунами, кто любил Илуфэр Омид по-настоящему, он отвернется, содрогаясь в ужасе и отвращении. Только так и никак иначе.
Когда ты живешь среди энгра-хайн, ты с каждым днем понимаешь одну простую истину – либо они, либо такие, как ты. Вместе не выйдет и рядом – тоже.
А Рамман… Что ж, она насладилась каждым мгновением с ним. Совсем-совсем по-шуриански. Когда знаешь, что будущего нет, любая мелочь чувствуется острее. Словно кожи нет, она вся сожжена, и каждый нерв оголен. Больно, конечно, но потом привыкаешь и даже находишь некую прелесть в страданиях.
Очень романтично и даже в чем-то трагично, но… появление Хереварда Оро все изменило. А может быть, расставило по своим местам?
Илуфэр долго думала, с чем бы сравнить свое положение, но так и не нашла достойных исторических примеров. Справедливое возмездие вообще большая редкость.
И не с чем сравнить это высокое трепетное чувство, когда чужая жизнь, долгая-предолгая, лежит тончайшей ниточкой в твоей ладони. Озноб и жар, нервическая дрожь и каменное спокойствие, высокий порыв и низменный животный страх – как это называется? Илуфэр Омид не знала, и, пожалуй, никто не знал. Но она оказалась рядом с Тем, Кто Виновен, неспроста. И если это не судьба и чудо, то – что тогда?
– Сударыня, соблаговолите следовать за мной, – сказал офицер, низко кланяясь гостье Благословенного Святого.
– Уже иду.
Она медленно повернула голову и одарила молодого человека нежной улыбкой. Той самой, которую ей своими твердыми и по-мужски сильными руками слепила мама Сидже. Взяла за подбородок, заставила глядеть прямо в глаза и, будто тесто мяла, стала водить пальцами по лбу, щекам и подбородку.
«Уголки губ должны быть немного приподняты, чтобы сами они были пышнее, а щеки круглее. И глаза не растягивай, а округляй. Да не таращи их, как сова, а чуть распахни. Во-о-о-от! Брови, чтобы вразлет. И если я увижу
«Жить», – без колебаний ответила Илуфэр.
«Так убей и живи себе», – хмыкнула мама Сидже и улыбнулась точно такой же улыбкой – искренней, невинной, открытой.
Элайн Конри
Жизнь заговорщицы – это прогулка по тонкому весеннему льду, а если ты при этом еще и ролфи, то сей опасный променад частенько превращается в забег с препятствиями, лаем своры за спиной и тобой, такой опытной и умной, в роли загнанной лисицы. Хочешь сохранить шкуру в целости – не отмахивайся от предчувствий. Вот такая немудреная мораль. А не боятся только идиоты…
Элайн – боялась. Нет, это слишком слабо сказано. Элайн было жутко. Шестерых она отправила в домик на болотах, чтобы передать Этого Шуриа с рук на руки Бэхрему и его людям, шестерых… и вот уже который день от них ни слуху, ни духу. Словно сгинули среди заснеженных болот, не оставив ни следа, ни писка! Шестеро здоровых, проверенных бойцов!
Неизвестность угнетала более всего. Что могло произойти с такими опытными головорезами? Не Маар-Кейл же их сожрали!
Будь Элайн эрн-Конри недалекой жадиной, вроде муженька, то впору бы заподозрить, что бойцов перекупили. Однако на своей «дружине» леди Конри не экономила. Что тогда? С новорилиндарами сцепились или Бэхрем решил выйти из игры, не предупредив соучастницу?
Как оказалось, в последнем предположении Элайн была не так уж не права. Глава Новой Рилинды и впрямь отошел от дел. Но тут-то и крылся подвох.
Против всех мыслимых правил конспирации печальную весть касательно лидера повстанцев леди Конри принес не связник-смесок, а вполне себе чистокровный шурий из бэхремовских гаденышей – один из его ближайших подручных, в иное время плевавшийся ядом от одного только упоминания ролфи. Теперь же господин Дэроэш, перепуганный до полусмерти, припал к юбкам Элайн средь бела дня и не где-то в темном переулке, а практически на центральной площади. Аккурат напротив отделения банка «Нувольм и сын», которое леди Конри почтила очередным визитом ради проверки состояния своих капиталов. Только-только обеспокоенная леди выставила ножку, намереваясь выйти из кареты, как метнулся к ней, подобно стреле летящей, некий чернявый верткий типус и мертвой хваткой вцепился в меховую оторочку ролфийкиной пелерины. Будь Элайн приличной дамой, взвизгнула бы, право слово. Но женщина лишь брезгливо поджала губы и бросила:
– По вторникам не подаю! Извольте отцепиться, милейший!
– Сударыня! Все пропало! Нам конец!
После такого заявления, весьма громогласного, Элайн ничего не оставалось, кроме как затащить паникера к себе в карету. Нахмурившись, леди с хрустом раскрыла веер и спросила со всей возможной строгостью:
– Что все это значит? Вы из людей Бэхрема, я полагаю?
– Нету! Нету больше Бэхрема! Ни Элира Бэхрема, ни Шэйза Тиглата! – взвизгнул повстанец. – Нам конец… мы все умрем!
– Рано или поздно – несомненно, – вздохнула Элайн. – Что значит – нет Бэхрема? Тиглат… ха, я так и знала! Где же он?
– Убит! Убит, и поверьте, сударыня, смерть его была нелегкой. Этот предатель, этот коллаборационист Элир… – шуриа осекся и заклекотал, будто задыхаясь. – Он их всех убил! И теперь – придет за нами!
– Откуда вы знаете? – Леди поневоле поежилась, но немедля подавила дрожь. Должен же в этой карете хоть кто-то оставаться мужчиной! – Может, вам нюхательной соли?..
– Я же шуриа, сударыня, – повстанец шмыгнул носом и взял себя в руки. – Ко мне явились духи… души тех, кто был с Тиглатом. Элир – шаман, он их не просто убил, он их послал к нам! За нами! Он идет за нами… он…