Плохая девочка. 2 в 1
Шрифт:
Кроме Марианы. Все мысли, так или иначе, крутятся вокруг нее.
Мне нужно видеть ее. Слышать ее. Даже после того, как поставлена точка в наших отношениях. Плевал я на точки!
Вспоминаю, как она впорхнула к Витьку в машину и бросила прощальный взгляд на меня через окно. У меня внутри мощно полыхнуло. Я ощутил, как горят все внутренности – ревность черным едким дымом заполнила их до краев.
Мне нужно быть рядом.
Причинить ей боль.
Защитить ее.
Мне не хочется, чтобы Серебров прикасался к ней еще раз. Чтобы он прикасался к ней вообще когда-либо. Не хочется, чтобы он знал,
Мне не хочется мириться с этим. Я не способен пережить такое. Я никого к ней не подпущу!
– Просто отдохни, я скоро приду. – Говорю Эмилии, не глядя в ее лицо.
И спешу смыться из дома, пока она не бросилась меня догонять. Хватаю ключи и направляюсь к гаражу. Кровь стучит у меня в ушах, а перед глазами стоят картины будущей жизни: вот на что обречена Эмилия, если останется рядом со мной – я буду ежедневно и постыдно сбегать от нее, не в силах притворяться идеальным родителем и партнером. А она будет ждать и прощать – ради чего? Неужели, это ее устраивает? Неужели, она любит меня больше себя? Или просто не привыкла отступать и проигрывать?
Моя ненависть к себе заставляет меня давить на газ сильнее и сильнее. Автомобиль ревет, вырываясь за ворота и устремляясь вдоль улиц города. Я выжимаю из двигателя максимум, забывая притормаживать на поворотах. Пешеходы испуганно разбегаются в стороны, водители встречных машин сигналят, и лишь мутная пелена перед глазами мешает поддерживать запредельную скорость. Что-то обжигает веки и щеки. Что-то горячее.
Я провожу рукой по лицу и уставляюсь на пальцы – чтоб мне сдохнуть, это слезы. Настоящие слезы.
* * *
Не знаю, зачем я слежу за ней. Наверное, хочу вмешаться, если придурок Серебров захочет посадить ее к себе в тачку. Мне плевать, что там между ними происходит, или что там у нее с любым из мужчин этой планеты. Мариана поедет со мной. По-другому я не могу и не хочу. Мне жизненно необходимо, чтобы она была рядом.
До этого я бесцельно кружил по городу пару часов, пока не замигала лампочка контроля расхода топлива. Остановившись на заправке, я попытался закурить – чисто машинально, думал, это поможет успокоиться. Но тут же подбежал охранник с требованием затушить сигарету, и у нас завязалась словесная перепалка. Клянусь, если не сотрудницы заправки, выбежавшие ему на подмогу, все бы закончилось дракой.
Приходится брать себя в руки, и это самое трудное, ведь я буквально физически ощущаю, как теряю контроль над разумом в последние дни. Напряжение нарастает, и мой организм сбоит из-за внутренней паники – он не понимает, как реагировать на обстоятельства, как примириться с потерей Марианы, как принять тот факт, что все разлетелось в пух и прах, разведя нас по разным сторонам.
И я отказываюсь это понимать и принимать. Не смогу так жить.
Не хочу.
Я не знаю, как оказываюсь возле универа после того, как мне все-таки удается заправиться на другой заправочной станции. Обнаруживаю себя сидящим в засаде, за парком, что опоясывает Большой с северной стороны. Отсюда хорошо видно всех входящих в здание и выходящих из него, а также тех, кто отдыхает на скамейках во внутреннем дворике и открытой части парка. Мотор внедорожника мерно рычит, и мои пальцы отбивают беспокойный ритм по рулю.
После окончания
В то время, как для меня, он ощущается днем, когда планета остановилась, заставив меня задержать дыхание в ожидании чего-то – может, конца света, что неминуемо должен наступить уже вот-вот.
Я барабаню по рулю, наблюдая за теми, кто покидает здание, и беспокойство нарастает. Переживаю, что Мариана появится не одна и раздумываю, как буду действовать в этом случае. Но вот ее фигурка появляется в дверях, и все прочие мысли вылетают из головы. Сердце начинает колотиться так сильно, что больно становится дышать. Прежняя решимость испаряется, и все, на что у меня хватает сил, это просто следовать за ней на максимальной низкой скорости, чтобы не быть замеченным.
Она идет, глядя строго перед собой: плечи опущены, сумка болтается в руке. На прохожих не смотрит, словно безучастна вообще ко всему, что происходит вокруг. Я курю одну за другой, набираясь смелости, чтобы позвать ее по имени, и задыхаюсь от счастья, как безумец радуясь тому, что Мариана одна, и мне не придется никого бить, чтобы не мешали поговорить с ней.
Если бы я не верил в возможность нашего воссоединения, я бы хотел стать невидимкой, чтобы слиться с городом, его улицами, стенами зданий и даже с асфальтом, по которому она идет. Только, чтобы быть рядом с ней и знать, что с ней все в порядке. Вот, до чего я докатился. Вот, что теперь творится в моей больной голове.
Мариана останавливается, и мне тоже приходится давить на тормоз.
– Эй! – Раскидывает руки какой-то мужик перед моей машиной. – Эта дорога для пешеходов!
– Пошел на хрен. – Показываю я ему жестом, затем опускаю стекло. – Да, давай, вали, куда шел. – Отмахиваюсь от него, как от назойливой мухи.
– Совсем уже озверели. – Бормочет он себе под нос.
Но уходит, решив, не связываться. Ветер гонит ворохи желтых листьев по улице, но Мариана даже не поднимает ворот своего пальто – будто ничего не чувствует: ни холода, ни ветра. Стоит, застыв, посередине дороги и куда-то смотрит. Проследив за ее взглядом, я догадываюсь, что привлекло ее внимание. Молодая пара с ребенком: им обоим около двадцати, или около того, а малышу – ну, не знаю, не разбираюсь в детях – год, наверное. Только учится ходить ножками, и каждый его успех родители встречают бурными рукоплесканиями и радостными возгласами.
Девушка отпускает ребенка, тот делает пару нетвердых шагов и ныряет в объятия молодого папаши, тот что-то восклицает, подбрасывает его в воздух и ловит. Пацан хохочет, все трое счастливы, и трюк повторяется. Новый взрыв восторгов, и первый успех малыша закреплен – как и эмоции, который успевает запечатлеть юная мать на телефон.
Спустя мгновение, они удаляются в сторону качелей, а Мариана так и остается стоять, провожая их взглядом. Даже думать не хочу, что она чувствует, ведь даже сам не понимаю, что чувствую я, глядя на них. Для Марианы это мы с Эмилией. Для меня? Безысходность. Роль, которую я не выбирал, но вынужден примерить и сыграть.