Плохие мальчики не влюбляются
Шрифт:
С ночной его версией это сравнивать нельзя! Слева от нас пешеходный мост, справа какой-то клуб с прозрачной панорамной стеной. От музыки, огней и пёстрой толпы возбужденных людей меня наполняет восторгом и предвкушением какого-то праздника.
– Пойдём, Дин.
Паша тянет меня за руку к мосту.
– Так значит, ты была Кузнечиком? – бросает на меня Воронин снисходительный взгляд.
– Значит – была.
– Еще не слышал всю историю целиком…
– Целиком и не услышишь.
– Говорят, ты отжигала какую-то
– Дичь? – фыркаю я. – Не совсем. Это была драка. Просто никто не видел соперника, кроме меня. И со стороны это смотрелось, наверняка, дико.
– А кто был соперник?
Дагер…
– Ну, расскажи!
– Нет. Это моя победа. Я ей не делюсь.
– Ой… – закатывает глаза.
На мосту – одна музыка сменяется другой. Какие-то прилавочки, уличные музыканты, мимы, танцоры. Стрит-артеры огородив кусок пространства рисуют 3D картинку прямо на асфальте. Издалека она уже приобретает черты провала в мосту.
Я оглядываюсь, врезаясь в людей.
Вокруг много огней. Много молодёжи… Маленький уличный кинотеатр с короткометражками. Люди стоят перед экраном, едят попкорн. Кругом смех, голоса…
Мой взгляд залипает на всем. Чувствую себя инопланетянкой. Ночью я, пожалуй, была только на вокзалах и аэропортах. И всегда с мамой. Эйфория от того, что я одна без неё и могу делать все, что хочу – пьянит. Я улыбаюсь, как невменяшка.
– Сюда, – ведёт меня дальше Паша.
Сглатываю слюну, наблюдая, как в большом казане кипит карамель и в неё макают очищенные половинки яблок, продавая их на палочках прохожим.
А чуть дальше – пончики.
А еще чуть дальше – корейская девушка собирает в коробочку вок с парящих поддонов. Там креветки, лапша, фунчёза, овощи…
От запахов кружится голова!
Но я же здесь, чтобы продать часы. Поэтому послушно иду за Ворониным. А что-нибудь съем я на обратном пути, когда будут деньги.
Мы наконец-то проходим до конца этот мост соблазнов, спускаемся к боксу проката. Там велосипеды, ролики, самокаты… Табличка "Закрыто".
Паша отпускает мою руку. Звонит кому-то.
– Костя, ты где? Мы подошли.
К нам выходит парень постарше нас.
– Здорово, Паха, – их ладони встречаются в небрежном рукопожатии.
Мне неприятен этот Костя. Какой-то разболтанный… И смех такой… нездоровый. Бивис какой-то.
– Чо за принцесса?
– Подружка, – искоса стреляет в меня взглядом Воронин, облизывая нижнюю губу.
– Не болтливая твоя подружка?
Насупившись, смотрю в глаза этому Косте.
– Ладно, пойдемте.
Внутрь идти очень не хочется. Но я же сама напросилась. И как-то нелепо сейчас будет давать заднюю.
– Не бойся, – уловив мои сомнения, давит на спину Воронин. – Тебя никто не тронет. Ты же моя… подружка.
Черт!
Молча захожу в бокс. Там еще один парень. Сидит, съехав в кресле в расслабленную позу. А вот и Батхед к Бивесу! На столе кальян, какие-то жестяные банки. На выходе, уперев руки в косяк стоит Костя.
От адреналина мое сердцебиение ускоряется. Это плохое место. И люди плохие.
– Ну, показывайте, что там у вас? – пренебрежительно протягивает Батхед руку.
Достаю часы. Подходить к этому… не хочется. Я протягиваю их Паше.
Тот сначала рассматривает сам. Потом отдает этому.
– Две сотки… – взвешивает в руке их Батхед, словно покупает на вес.
Две сотки? Чего?
Бросаю на Пашу тревожный взгляд, пытаясь понять.
Паша высокомерно смеется.
– Ты бредишь? Внимательнее посмотри. Тем более, они не ворованные.
– Чьи?
– Отца, – поясняю я. – Он уже много лет живет в другой стране. И возвращаться не планирует. Они ему не нужны.
– Четыре сотки. Больше не дам.
– Шесть косарей они стоят, – разворачивает Воронин к нему экран своего телефона с изображением таких же часов. – За штукарь я их сам у неё сейчас заберу.
Демонстративно вытаскивает несколько купюр евро и держит, зажав между пальцами. Батхед недовольно морщится.
– Штука триста. Больше нет.
– Окей. Давай бабки.
Ого! Я не рассчитывала на столько.
Он считает деньги мелкими купюрами.
– А больше у отца ничего ненужного нет?
– Не знаю. Что, например?
– Запонки на рубашках посмотри. Если бренд или золото – неси.
Конечно же, деньги очень нужны. Но эти товарищи так отталкивают, что не знаю, решусь ли я еще на один визит. Запонки дома есть, и зажим на галстук. У отца в шкафу. Комната закрыта. Ключа у мамы нет. Но я спокойно туда могу залезть через форточку. Уже несколько раз делала это.
Класс, Царева. Столько лет учиться на… форточницу!
Ну, а что делать?.. Может, мне этих денег хватит, пока работу найду?
– Тысяча баксов – это сколько? – шепчу я Паше.
Я даже примерно не знаю курс.
– Тысяча баксов – это тысяча баксов… – улыбается тот.
Мой телефон звонит. Мама! От ужаса волосы становятся дыбом. На улице играет музыка, здесь – мужские голоса.
– А где туалет? – оглядываюсь я.
– Там, – кивает Костя на дверь.
Поспешно сбегаю туда. Здесь воняет дымом, я открываю фрамугу под потолком. Мама перезванивает. Глубокий вдох…
– Алле? – сонно отвечаю я.
– Не могу до Беллы дозвонится. У вас все нормально?
– Нормально. Спим. Она телефон в гостиной оставила.
– Ясно.
– Всe?
– Даже не спросишь, как дела с твоей дисквалификацией?
– Я спать хочу.
Там за дверью что-то происходит.
– Неблагодарная!
Скидываю вызов. Прислушиваюсь.
– Менты! – вскрикивает кто-то из парней. Потом грохот…
– …Скупка краденного… – слышу мужской голос.
– Э, руки убрал! – голос Паши. – Несовершеннолетний я! Отцу звоню…