Плохие парни. Спускаясь к тебе.
Шрифт:
Поэтому я иду к ней.
Чуть-чуть приоткрываю дверь и прислушиваюсь. Внизу похрапывает отец Оливии, поэтому я выскальзываю из комнаты, крадусь по коридору и тихонько вхожу в ее спальню.
Двигаюсь бесшумно. Оливия дышит глубоко и ровно. Это хорошо. Она лежит на боку, отвернувшись от меня. Сбрасываю джинсы и приподнимаю одеяло ровно настолько, чтобы забраться под него. Пристраиваюсь позади Оливии и жмусь к ее спине.
Во сне она елозит по мне ягодицами и придвигается ближе. Я закусываю губу,
Обхватываю Оливию рукой и беру за грудь. Даже во сне ее тело отзывается, сосок твердеет. Я легонько пощипываю его, Оливия тихо стонет и снова тыкается в меня попой. На этот раз я отодвигаюсь чуть назад и ударяю в ее бедра своими.
Тянусь вперед и целую Оливию в шею, а рукой провожу по ее плоскому животу к островку коротко остриженных волос, который волнует меня больше всего. Оливия послушно раздвигает ноги, чтобы я мог просунуть пальцы между ее складками. Медленно, мягко потираю ее, пока ее бедра не начинают двигаться в одном ритме с моими пальцами.
Засунув палец глубже, чувствую, что она уже сочится влагой. У меня все подпрыгивает от предвкушения, и я повторяю изгиб ее тела своим.
Захватываю рукой бедро Оливии и кладу ее ногу сверху на свою. Теперь воротца открыты достаточно, чтобы я мог проникнуть в нее сзади. Только вставив себя в эти тесные ножны, я смогу удержаться от рыка страсти. Делаю глубокий вдох, чтобы не выдать себя звуком. Оливия давит на меня бедрами, помогая проникнуть в нее глубже. Не знаю, это намеренное движение или инстинктивное. Я так и не понял, спит она или все-таки проснулась.
Пробираюсь пальцами обратно к средоточию влаги и довожу ее до оргазма, одновременно медленно вдвигаясь во влажный жар и выходя из него. Когда ее мышцы начинают сжиматься вокруг меня, она хватает меня рукой за бедро и придавливает к себе.
Она не спит.
Слышу, Оливия задерживает дыхание, а потом хватает ртом воздух. Чувствую спазмы, слышу тихое дыхание с открытым ртом. Держу ее крепко, чтобы не двигалась, и въезжаю в нее тверже, тверже.
И вот настает чувственный взрыв, я кончаю в нее. Не успев ничего понять, впиваюсь зубами в ее плечо. Это, похоже, возбуждает Оливию. Она закидывает руки назад и хватает меня за волосы, тянет к себе несильно, а я содрогаюсь в ней.
Черт, не могу дождаться, когда она меня отпустит. Хочу видеть ее лицо.
27
Оливия
Я не могу сдержать улыбку. Опять. Пусть в глубине сознания мутно от сомнений, невозможно думать о плохом, когда я лежу на груди у Кэша и обвожу пальцем контуры татуировки.
– Что это значит? – спрашиваю шепотом.
– Это китайский символ, вызывающий благоговейный трепет, – отшучивается Кэш.
Я хихикаю:
–
– Ты делаешь мне комплимент? Я хочу понять, чтобы не пропустить его.
Шлепаю его по ребрам:
– Ты намекаешь, что я ужасно эгоистична, раз не падаю к твоим ногам?
– Тебе не нужно падать к моим ногам просто так. Хотя, если хочешь, я могу придумать, чем тебе там заняться.
Я смотрю на него, а он смешно шевелит бровями.
– Не сомневаюсь, с тебя станется. – Покачав головой, уютно устраиваюсь у него на груди и продолжаю водить пальцем по татуировке. – Ну правда, что это означает?
Кэш долго молчит. Я начинаю сомневаться, ответит ли он мне вообще. Но наконец он заговаривает:
– Это коллаж из разных вещей, которые напоминают мне о моей семье.
Я рассматриваю отдельные детали рисунка и не могу различить никаких определенных образов. Обвожу пальцем ту часть, которая похожа на темные пальцы:
– А это?
– Это огонь, который забрал их от меня.
Я привстаю, опираясь на локоть, и смотрю на Кэша:
– Что ты имеешь в виду?
Он смущен, но через пару секунд отвечает:
– Моя мать погибла при взрыве на яхте, который должен был уничтожить всю мою семью. Отец осужден за ее убийство. Мы с братом очень… разные. Так что огонь во многих смыслах забрал мою семью. Мой дом. И я остался один.
Вспоминаю, как Нэш рассказывал мне о своем отце, который сидит в тюрьме за убийство. У нас больше не было возможности поговорить об этом, и я не знала, что его мать погибла и вина пала на отца.
Конечно, мне хочется знать больше. У меня тысяча вопросов, но я не стану торопить события.
– Ты не хочешь… поговорить об этом?
Кэш отвечает улыбкой – вежливой и печальной:
– Не очень. Если ты не против. Не будем портить день, который начался так замечательно. – Улыбка становится широкой, когда Кэш тянет руки вниз и обхватывает мои ягодицы. Чувствую, как его конец твердеет и упирается мне в живот; половиной тела я лежу на Кэше.
Я тоже расплываюсь в улыбке:
– Придется тебе поохладить свой пыл. Отец скоро проснется, а я не упоминала, что он метко стреляет из пистолета.
– В таком случае, может, лучше позавтракаем?
Я хохочу:
– Мудрое решение, мой отважный герой.
– Не смейся. Какая тебе будет от меня польза, если твой отец отстрелит мне хрен?
Я ничего не говорю, только улыбаюсь. Но внутри у меня все замирает. Я уже думаю о том, что у Кэша очень много достоинств, кроме умения проявить себя под одеялом. Он обаятельный и остроумный, обходительный и страстный, умный и изобретательный. В нем масса восхитительных качеств, которые не имеют ничего общего с доблестью в спальне.