Плохо быть бестолковой
Шрифт:
Я покосилась на гостя, который, похоже, решил немного поиграть в Будду: неподвижно сидел на табурете, положив руки на стол. Только глаза следили за моими хаотическими передвижениями по кухне.
– Пюре еще горячее, – жизнерадостно сообщила я, повязывая фартук. – А котлеты я быстро, за десять минут поджарю. Мама для папы специально делает паровые, – господи, зачем я опять об этом, я ведь уже и про папу, и про его язву говорила, – но тебе, наверное, такие не понравятся. А пюре ты как больше любишь, с подливкой? Мама очень вкусную подливку делает…
– Как ты. –
– Значит, с подливкой, – решила я и поставила сковороду на огонь. Снова покосилась на Кириллова и на мгновение зажмурилась. Ой, мамочка моя, что же это делается! Я никогда не чувствовала себя на кухне уверенно, но когда Витька так на меня смотрит, я готова жарить ему котлеты, делать подливку, варить борщи, солить, мариновать… я что, с ума схожу? Или это какой-то вид гипноза?
– Рита, я ухожу, – донесся голос Марины, и я выбежала в коридор. Сестра ждала меня, положив ладонь на ручку двери. Выглядела она еще более эффектно – темные локоны в хорошо продуманном беспорядке спадают на плечи, к гипюровой блузке добавился очень яркий, аметистового цвета шерстяной костюм (я бы такой даже под угрозой расстрела не надела, а на Маринке – ничего, смотрится), и в туфли обуты уже обе ноги.
– Мама очень недовольна тем, что ты не ночевала дома, – продолжила она громко и четко, явно рассчитывая, что каждое ее слово хорошо слышно на кухне. – Не задерживайся сегодня, они с папой назначили на вечер серьезный разговор.
– Ну и пусть разговаривают, – попыталась пошутить я.
Увы, у Маринки чувство юмора – как улица с односторонним движением: свои шутки она еще понимает, а в моих, даже в более удачных, не видит ничего смешного.
– Не смешно. – Она заметила, что ремень от скрипичного футляра перекрутился на плече, и поправила его. – Разговор будет с тобой и о тебе, ты это прекрасно знаешь.
– Знаю, – покорно кивнула я. – Но не могу сказать, что меня это радует.
Маринка строго посмотрела на меня и заговорила еще громче:
– Рита, я всегда была на твоей стороне, но в последнее время ты зарвалась. Так что я их понимаю. Кстати, этот человек маме не понравился бы.
– Маринка! – прошипела я, пытаясь вытолкнуть ее на площадку.
– Очень неприятный тип, – почти выкрикнула Марина и уцепилась за косяк. – Подозрительный!
– Да иди уже в свою консерваторию, опоздаешь ведь!
– Чао, сестренка, до вечера! Веди себя хорошо. – Удовлетворенная тем, что высказалась, она наконец позволила выпихнуть себя, и я закрыла дверь.
Постояла минуту, качая головой. Ну что за жизнь? Маринка наговорила человеку гадостей и ушла, а я теперь не знаю, с какими глазами на кухню зайти. А у меня там, между прочим, котлеты жарятся. Они ведь и сгореть могут. И что тогда? Пришел Витя позавтракать, не сам пришел, по моему приглашению. А что получил? Как основное блюдо – хамство моей сестрицы, а на закуску – угольки?
С тем, что тут Маринка вытворяла, уже ничего не поделаешь, а вот котлеты… надо идти спасать завтрак.
К моему удивлению, Витя ничуть не был расстроен представлением, которое устроила моя сестрица, мне даже показалось, что он ничего не слышал. Сидел закрыв глаза, и довольная улыбка блуждала по его лицу.
– Витя, – осторожно окликнула я.
Светлые ресницы взметнулись вверх, а улыбка стала еще шире.
– Котлеты пахнут, – сообщил он, слегка наклоняясь вперед, словно доверяя мне важную тайну. – Ты чувствуешь?
– Чувствую!
Я метнулась к сковородке и убавила огонь. Потом перевернула котлеты и вздохнула с облегчением – все в порядке. Не глядя на Витю, занялась мелкими делами: достать тарелки, вилки, нарезать хлеб. Вспомнила про салфетки – редкий случай, обычно мысль о них мне в голову не приходит.
– Хочешь руки помыть? – спросила я, не оборачиваясь. – Ванная в коридоре.
– А можно здесь?
– Разумеется. – Я отодвинулась, пропуская его к раковине.
Похоже, Витя просто не хотел оставлять без присмотра свой завтрак. А вдруг налетят злые разбойники и унесут сковородку! Я хихикнула за его спиной, но как только он обернулся, принялась с самым деловым видом проверять котлеты.
– Готово. Садись, я накладываю.
Себя я, конечно, тоже не обидела, порцию сделала вполне приличную, но Вите положила раза в два больше картошки. И подливки плеснула щедро, от души, и котлеты – не одну, как себе, а две. Он бросил на меня благодарный взгляд, придвинул тарелку и сосредоточенно занялся завтраком.
Я не отставала, но между делом с удовольствием поглядывала на Кириллова. Странно, ведь я не впервые с мужчиной за одним столом оказалась. Я не говорю про папу, но сколько раз мы с Гошкой вместе перекусывали, с Сан Сергеичем… да мало ли с кем еще! Но впервые мне это было так приятно. Почему? Не знаю. Витя ел без особого изящества, на нож, про который я тоже вспомнила в последний момент, внимания не обращал, вилку держал в правой руке, незатейливо помогая себе кусочком хлеба. Сидит обыкновенный человек и обыкновенно завтракает. Кто бы объяснил, почему мне так нравится на него смотреть?
Витя съел все и отправил в рот последний кусочек хлеба, которым аккуратно, до блеска, вытер тарелку. Откинулся назад, прислонился к стене и устремил задумчивый взгляд на плиту.
– Добавки? – предложила я.
– Нет. – Он с сожалением покачал головой. – Обжираться тоже не стоит.
– Тогда чай? Кофе? А хочешь, я какао сварю?
– Какао? – Витя смотрел на меня круглыми глазами, неприятно напомнив самое начало разговора о завтраке. Он что, опять у меня каждое слово переспрашивать будет?
Подавив поднимающееся раздражение, я объяснила:
– Понимаешь, по чаю и кофе я не специалист – у меня все бурда какая-то получается. А какао я люблю и очень хорошо умею его варить. Так что?
– Н-не знаю, – неуверенно ответил Витя. – Наверное… извини, но я, кажется, никогда в жизни его не пробовал.
– Как это? – изумилась я. – Все пробовали какао! Даже если тебе мама не варила, то разве в школе не должны были давать? В детском саду?
– Ну, если только в детском саду, – снова помрачнел он. – Не помню.