Плоть и кости
Шрифт:
— Почему?
— Потому что большинство из них умирают, а тех, кому удалось выжить, изучают ученые. Они пытаются изобрести лекарство от вируса «Жнец»… от болезни, которую мы всегда называли серой чумой. Хотя это не совсем точно… они пытаются найти лекарства от всех болезней. Иногда им удается создать некоторые препараты, и тогда они передают их монахам. Поэтому умирают не все, кто приходит сюда.
— Но большинство все же умирает?
Никс печально кивнула:
— Когда люди здесь оказываются, они обычно уже неизлечимо больны. И монахи могут лишь немного облегчить их страдания.
— Это…
— Они делают все, что могут.
Бенни и Никс медленно направились к выходу. Двое пациентов кивнули ему, а он кивнул в ответ, хотя не совсем понимал, что означали эти безмолвные знаки. Возможно, так они хотели сказать друг другу: «Мы еще живы».
И это было ужасно.
— Я помню лишь обрывки событий. Помню огромную собаку и какого-то странного парня. Кажется, Джо? И еще странное воспоминание о зомби-карте…
— Это он. — Никс рассказала, как Лайла нашла Джо, который возглавлял группу разведчиков на просторах «Руин». Они называли себя рейнджерами. — Когда-то он был охотником за головами и именно в то время познакомился с Томом, и поэтому его изображение появилось на зомби-карте. А потом он все бросил и отправился на юг. Бенни… оказывается, существует что-то вроде государства. Оно маленькое, но оно есть. Они называют его…
— …Американским Государством. Мы видели надпись на самолете.
— И это правда, — сказала она. — Пока что у них только сто тысяч человек, большая часть из них живет в Северной Каролине, но они надеются, что со временем их численность возрастет. Люди стараются склеить мир по кусочкам.
Бенни вспомнил о своем сне, о словах Тома.
— А я думаю, — сказал он, — они должны создать нечто совсем другое, нечто новое. То, что будет гораздо лучше.
Никс внимательно взглянула на него, ее зеленые глаза сверкнули, и она кивнула.
Наконец они добрались до конца огромного ангара. Тяжелая тоска навалилась на Бенни. Его сердце болело сильнее, чем голова, ему отчаянно хотелось вернуться обратно в кровать, накрыться с головой и забыть обо всем. Но он понимал, что это невозможно.
Никс распахнула дверь, и ослепительный солнечный свет ударил им в глаза.
Бенни прищурился и прикрыл глаза ладонью. Привыкнув к яркому свету, он увидел, что они стоят около ангара, который был первым в ряду множества других таких же огромных сооружений. Монахи неторопливо входили в ангары и выходили из них. Земля снаружи была засажена лекарственными травами, и повсюду виднелись небольшие сады камней со скамеечками для медитаций. Снаружи все выглядело безмятежно, но ангары скрывали в себе ужас и страдания.
Никс указала на другие постройки, над дверью каждой из них виднелся выведенный краской номер.
— Здание номер один предназначено для пациентов, у которых есть шансы выздороветь. В основном это раны, укусы животных или травмы после столкновений со жнецами.
— А как насчет остальных зданий?
Никс стянула с лица маску.
— Нам не разрешают туда ходить. Там держат людей с заразными болезнями. Пневмония, туберкулез, холера, бубонная чума. Монахи, которые уходят туда работать, не возвращаются.
— И что с ними происходит?
Никс не ответила. Да ей и
— Но туда постоянно приходят все новые монахи.
— Это ужасно!
Она проглотила слезы.
— Но они все равно продолжают рисковать. Я разговаривала с одной женщиной примерно маминого возраста. Она сказала, что не боится заболеть. Сказала, что когда придет ее время отправляться в одно из этих зданий, она будет знать, что отдаст свою жизнь, заботясь о других, а это значит, что жизнь ее была прожита не зря.
Бенни уставился на нее:
— И здесь есть только эти ужасы? Больше ничего?
— Нет, — ответила она, и впервые за долгое время он увидел в ее глазах силу и спокойствие. Теперь она была похожа на прежнюю Никс. Ту, которую он когда-то полюбил. И все же в ее глазах светилась печаль. Глубокая и пронзительная. Она взяла его за руку и повела за ангар.
Никс махнула рукой в сторону небольшого зеленого садика. Там располагалась игровая площадка с детскими качелями, лесенками, горкой и большой песочницей. Дюжина детей с веселым смехом носилась по площадке, их лица сияли ярче солнца, а чистый смех звенел, словно колокольчики.
Маленькая светловолосая девочка играла в салки, носясь вокруг лесенки, а три монахини, терпеливо улыбаясь, наблюдали за детьми. На девочке была белоснежная туника, а в волосах — цветы.
— Ева, — произнес Бенни.
Он хотел позвать ее, но Никс покачала головой:
— Не сейчас. Она только вчера наконец начала играть.
— Она выглядит счастливой, — заметил он.
— С каждым днем все больше.
Бенни кивнул. И хотя он понимал, что Еве предстоит нелегкий путь, чтобы пережить трагедию, случившуюся в ее жизни, от ее улыбки ему стало немного легче. И он тоже улыбнулся. И в этот момент заметил одинокую фигуру, которая, скрестив ноги, сидела в тени пальмы, нависшей над игровой площадкой.
— Это Бунтарка? — спросил он.
— Да. Она не спускает с Евы глаз.
— Ты по-прежнему считаешь ее чокнутой?
Никс покачала головой:
— Ей нелегко пришлось. — И она рассказала Бенни о прошлом Бунтарки, о том, как она была жницей и как отказалась от прежней жизни и с тех пор помогала людям.
— Так матушка Роза ее мать? — воскликнул Бенни.
— Была, — поправила его Никс. — Матушка Роза умерла в тот день, когда мы нашли разрушенный самолет. Бунтарке пришлось с этим разобраться, и, думаю, это потрясло ее сильнее, чем она ожидала.
— А как иначе? — воскликнул Бенни. — Она ведь была ее матерью.
Никс кивнула:
— Думаю… она такая же, как мы. И она делала все, чтобы помочь семье Евы. Теперь она знает, что мы тоже пытались помочь Еве.
— Что ж, — сказал Бенни. — Ева теперь здесь. Хоть что-то мы довели до конца. Спасли ребенка. И это дорогого стоит, даже в этом мире.
Мрачные тени заволокли взгляд Никс. Это была не та опасная тоска, которая не покидала ее взгляд с того дня, как погибла ее мама, но все равно это была глубокая грусть. Возможно, причина в том, что их путешествие оказалось бессмысленным, или в том, что страшный мир, который они обнаружили здесь, не соответствовал ожиданиям Никс? Бенни боялся спрашивать, опасаясь разрушить еще хрупкую уверенность, которую ей отчасти удалось возродить.