Плоть и серебро
Шрифт:
Глава медицинской службы Иксиона была около полутора метров ростом. Безупречно пропорциональная, грациозная, носительница почти совершенного генотипа — струящиеся черные волосы, миндалевидные глаза, кожа цвета старого янтаря.
Лицо Чанг, несмотря на ее пятьдесят лет без омоложения, было из тех, чья красота не вянет. Профессиональные глаза Эллы убрали хрустящий белый комбинезон и серебряный крестик, выпущенный поверх блузки. Если одеть эту женщину в кимоно, она могла бы стать изысканной ожившей фарфоровой фигуркой Хирошито. Но только более теплой, не такой отчужденной и непроницаемой. Старая,
А что до Марши, он с тем же успехом мог быть и в другой комнате. Войдя, он сразу попросил историю болезни и сведения о состоянии девочки и тут же сгорбился над медикомпом Чанг, не замечая ничего вокруг.
Когда Чанг протянула чашечку, тонкую, как яичная скорлупа, ноздри Эллы вздрогнули от пряного аромата чая.
— Спасибо.
— Не за что. — Чанг осталась стоять, и теперь лица ее и Эллы были почти на одном уровне. — Это я должна вас благодарить. Бергманских хирургов во всем мире горсточка. Ваш, э-э, друг — один из самых первых и самых преуспевших. Я знаю, конечно, теперь, что к ним относятся, гм, противоречиво, но не сомневаюсь, что в конце концов предрассудки отступят. — Она повернулась посмотреть на Марши, и надежда заполнила все ее лицо. — Я лично могу только сказать, что его присутствие здесь и сейчас — это ответ на мою молитву. Его особое искусство даст Шей куда больший шанс, чем все, что я могла бы для нее сделать.
Элла с озабоченным лицом подняла глаза от чашки:
— Я не совсем понимаю ваши слова. Вы только что назвали его бергманским хирургом. Что это такое?
Марши услышал вопрос Эллы и рискнул бросить взгляд на свою бывшую возлюбленную. Все ее внимание сосредоточилось на Чанг — она ждала ответа.
Невозмутимость Чанг несколько покачнулась. Она отпила из чашки несвойственным ей резким и неуверенным движением. После неловкой паузы она сказала:
— Вы не знаете.
Это был одновременно и вопрос, и печальная констатация.
Элла нахмурилась, удивленная этой реакцией.
— Гори всегда был хирургом. Теперь что-то изменилось?
Марши наконец заговорил:
— Да. — Обе женщины обернулись к нему, Чанг — с видимым облегчением, Элла — явно обескураженная возникшим напряжением.
— Теперь мне необходимо видеть ребенка. — Он встретил взгляд Эллы. — Я хочу, чтобы и ты посмотрела. Это то, чего ты не знаешь. То, что я не мог бы тебе объяснить. Единственный способ это понять — увидеть самой.
Он говорил твердо, и лишь рука его случайно дернулась к серебристому значку на сердце, выдавая напряженность ожидания.
Чанг отодвинула чашку и направилась к двери.
— Сюда, прошу вас. — И она зашагала вперед, не оглядываясь.
Они оба пошли за ней, Марши — с деловитой быстротой, Элла — неуверенно замыкая шествие.
Чанг привела их в маленькую объединенную операционную-реанимацию через комнату от ее кабинета.
В ярко освещенной, пахнущей антисептиком комнате Элле стало еще более не по себе. Ей не хотелось думать о том, что делается в таких местах. Вторжение в тело и в достоинство. Напоминание, что плоть подвержена всем видам страшных и унизительных недугов.
Оставшийся без ответа вопрос лежал на ней давящей тяжестью, лишая душевного равновесия. С самого начала она уловила, что Гори зажат, что-то скрывает. Прячет. Кажется, сейчас занавес будет поднят. И было у нее щемящее чувство, будто ей никак не понравится то, что она там увидит.
Когда она заставила себя поглядеть на спеленутую фигурку на затянутом тканью столе в центре комнаты, окруженную трубками, датчиками и прочей медицинской чертовщиной, желание повернуться и бежать охватило ее еще сильнее. Она ничего не хотела обо всем этом знать. Это была та часть жизни Гори, которую она с самого начала не подпускала к себе ближе вытянутой руки.
И все же она осталась, нерешительно топчась около двери. Руки ее беспокойно и нервно теребили друг друга. И оставался тот же вопрос: что такое бергманский хирург?
Марши с собранным лицом подошел прямо к столу и в молчании начал первичный осмотр. Чанг отпустила сестру и направилась к столу. Он остановил ее взмахом руки, даже не обернувшись.
— Вспомогательные справятся, если я ее на секунду отключу? — спросил он через плечо, проверяя зрачковый рефлекс неповрежденного глаза Шей. Второй глаз был закрыт белой стерильной повязкой. Вся левая сторона лица была под слоем бинта — когда игрушечная пушка превратилась в гранату, девочка смотрела чуть в сторону.
То, что Марши увидел, заставило его качнуть головой. Зрачок расширен и едва реагирует.
Держись, кареглазая! Помощь уже здесь.
— Да, стол снаряжен полностью.
Марши с отсутствующим видом кивнул в ответ на слова Чанг. Он вздохнул, расправил плечи и обернулся к Элле.
Выражение его лица заставило ее невольно сделать шаг назад. Это было лицо приговоренного, отчаянное, просящее прощения, лицо человека, говорящего последнее «прости». Ее потянуло утешить его, сказать ему, что не может быть все так плохо. Но она не могла сдвинуться с места, и охвативший ее тревожный страх подавил порыв.
Марши опустил глаза и отвернулся. Первым делом он снял куртку и отложил ее в сторону. Потом закатил красный шелк рукавов рубашки. Его руки до локтей были прикрыты серыми бархатными перчатками.
Он начал снимать правую. Ткань соскользнула с предплечья, обнажив не белую кожу, а полированное серебро. Запястье было серебряным. Кисть, ладонь, пальцы — серебряными. Блестящий металл, в совершенстве повторяющий все закругления и складки, гибкий биометалл, предназначенный для имитации мяса и костей, которые он заменил до кончиков каждой фаланги.
Марши снял другую перчатку, и его уже обнаженная серебряная рука сверкала, двигалась, как живая. Левая рука была такая же — зеркальное отражение правой. С горящим от смущения лицом он отложил перчатки в сторону. Все это время он держал голову опущенной, тщательно избегая ошеломленного, не понимающего взгляда Эллы.
Она шагнула вперед; протест рвался из ее груди почти неудержимо. Доктор Чанг перехватила ее за руку и удержала на месте, говоря спокойно, но твердо:
— Не сейчас, прошу вас. Пожалуйста. Подождите, пока он закончит.