Плоть и серебро
Шрифт:
— Давненько не виделись, — сказала Людмила.
— Давненько, — согласился Марши. — Целую жизнь.
Улыбка исчезла с ее лица, снова отдавая его во власть воспоминаний.
— Но свидание будет коротким. Там у тебя закрытая панель есть с пометкой РКМБ справа от клавиатуры. Нажми, будь добр.
— Ладно, — ответил он неуверенно, выискивая кнопку. Откинув крышечку на петлях, нажал.
Она чирикнула и засветилась синим. Людмила исчезла в шквале мерцающих помех. Появилась надпись красным: РЕЖИМ КОДИРОВАНИЯ МАКСИМАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ. ВКЛЮЧЕН. ЖДИТЕ.
Через
Людмила была не одна.
— Привет, Гори! — протянул стоящий рядом с ней мужчина, держащий ее за талию, и голос казался гулким и синтезированным. Свободная рубашка с открытым воротом обнажала ритуальные шрамы на его груди, нанесенные, когда он достиг возраста посвящения на Манделе.
Марши рухнул на стул перед консолью, от изумления открыв рот. Человек ему улыбнулся; вид у него был усталый, но неимоверно довольный вызванной реакцией.
— Удивлен?
Марши кивнул:
— Уж что да, то да, Сад.
Несколько секунд Марши не мог сообразить, что же еще добавить.
— Неудивительно, что я тебя в институте не мог поймать, — сообразил наконец он сказать.
Сал криво улыбнулся:
— Я сбежал из дому.
Марши вспомнил зловещее замечание человека, который оккупировал стол Сала.
— Кажется, они хотят тебя вернуть. И очень хотят.
— Это точно. Я, как бы это сказать, присвоил несколько предметов из института, когда уходил.
— Ты всегда приглядывался к той голоскульптуре Камира в вестибюле.
Сал глянул с болью:
— Ее мне пришлось оставить. — Он горько покачал головой. — Очень не хотелось, но взял я все, что смог унести.
Марши знал, какого вопроса от него ждут, и не обманул старого друга.
— Что же ты тогда унес? Сал пожал узкими плечами:
— Да просто все, что нужно Медуправлению, чтобы начать набор новых бергманских хирургов.
До Марши дошло только через несколько секунд.
— Ты шутишь?
— Хотел бы я, чтобы это было шуткой. — Лицо Сала было теперь полностью серьезно.
— Не улавливаю. Ты говоришь, Медуправление захотело взять на себя программу и начать изготовление новых таких, как мы? Помимо того, что они всегда давали институту большую самостоятельность, я думал, они решили, что мы… как это они говорили?
— Бесперспективны, — вставила Людмила. — Заманчивый, но бесперспективный тупик. — Она сардонически рассмеялась. — И как нам было спорить? Уж если плоскозадые бюрократы в чем-то разбираются, то это в тупиках.
— Так откуда такая внезапная перемена? — Он покачал головой. — Не вижу никакого смысла.
Сал пожал плечами.
— Наверняка сказать не могу, Гори. За последнее время в Медуправлении было много перемен, и немногие из них были к лучшему, насколько я могу судить. Много новых лиц на ключевых постах, и чертовски мало из них вообще с медицинским образованием. Некоторые очень милы.
— Кажется, я с одним из них познакомился сегодня, когда пытался тебе позвонить. Человек по фамилии Шнаубель. Сидел за твоим столом, как хозяин. Приятный человек. Теплота и обаяние, как у обледенелого ректоскопа. Кажется, ждет не дождется, пока увидит тебя снова.
Сал кивнул.
— Представляю себе, и очень надеюсь, что его ждет разочарование. — Он замолчал, прикусив губу. Людмила ободрительно стиснула ему руку, что-то шепнула на ухо. Он кивнул, потом выпрямился, как человек, глядящий в глаза расстрельной команде.
— Я их застал врасплох, Гори. Не потому, что я такой умный или что-то в этом роде. Они просто не ожидали от меня никаких действий. — Он беспомощно развел руками, глядя Марши прямо в глаза, призывая его понять.
— Я уже давно был просто декоративной фигурой. Уже годы, как я не имел отношения к разработке графика или маршрутов. Все взяло на себя Медуправление, и я ни хрена не мог сделать, чтобы им помешать. Четыре года назад я к ним пришел, пытаясь организовать сбор для вас всех. Я думал, для вас это будет хорошо. Меня всегда убивало, что вы такие изолированные, одинокие.
Лицо его стало жестче.
— В просьбе было отказано без обиняков. Причиной было указано — цитирую: «неэффективное распоряжение ресурсами». Конец цитаты.
— Нас используют очень эффективно, — тяжело произнес Марши, вспомнив обвинение Ангела. Вспомнил он и свою гневную отповедь. Быть может, она слишком приблизилась к правде, которой он не хотел видеть?
— Мы остаемся людьми, но они не хотят нас считать за людей, — тихо сказала Людмила. — Мы только чуть лучше роботов.
— Да, — согласился Марши. Она сказала слово, которое подарил миру Карел Чапек в своей пьесе РУР. Роботы. Рабы.
— Роботы не имеют прав. Не имеют права решать, как их будут использовать. — Голос стал резче. — И через некоторое время роботы изнашиваются и требуют замены. Нас становится слишком хлопотно содержать.
— Или возникает возможность сделать роботов получше, — добавил Сал. — Мне позвонила старая подруга из Медуправления, которую загнали в тупик — «повысили» на номинальную должность без реальной власти. К ней на стол попала некоторая информация, которой ей видеть не полагалось. Она меня предупредила, что Медуправление собирается «уйти» меня на пенсию, забрать институт и начать калечить новую партию бергманских хирургов. Первостепенный приоритет.
Марши потряс головой в недоумении. Поздняя ночь, и слишком много сразу надо понять и переварить.
— Я все еще не понимаю, откуда такой резкий поворот на сто восемьдесят.
— Точно сказать не могу, — ответил Сал, — но это началось как раз тогда, когда ты нашел способ обойти Эффект Кошмара. Не думаю, что это просто совпадение.
Первым импульсом Марши было отбросить эту мысль. Но если подумать, какой-то смысл в этом был. Он сам задумался, нельзя ли будет возобновить программу теперь, когда найдено средство против одного из самых деструктивных элементов. Жизнь следующего поколения бергманских хирургов может оказаться близка к нормальной.