Плотин, или простота взгляда
Шрифт:
(I 2, 5, 21)
Глубокий смысл этого кроткого отношения к самому себе открывается нам в следующих строках:
«Низменная часть души уподобится человеку живущему вблизи мудреца. Соседство это приносит свои плоды: либо он становится похож на него, либо так его почитает, что не посмеет сделать что-то, чего мудрец не пожелал бы. Поэтому внутренней борьбы не будет. Присутствия Разума достаточно: низшая часть души склонится перед ним. Если ее что-то смущает, она сама будет досадовать, что не пребывает в покое в присутствии своего властелина и сама же будет обвинять себя в слабости»
(I 2, 5, 25)
Здесь мы подходим к пониманию того, в чем секрет доброты Плотина. Мудрец силою своей духовной жизни преображают низшую часть своей
Может возникнуть мысль, что его созерцание поглощает душу и мешает обращать внимание на события внешнего мира. Но – тому свидетельство жизнь Плотина – при достижении определенного уровня внутренней чистоты, когда созерцание стало постоянным, а взгляд чистым и как бы изучающим свет, устремленность к Духу не исключает внимания к ближнему, к окружающему миру, к собственному телу. Одновременная открытость для Духа и для других людей порождается все той же свободой, все тем же любовным ожиданием. Внимание, о котором говорилось, – это и есть доброта. Преображенный взгляд, озаряя своим сиянием все окружающее, впивает благодать, идущую от Бога. Утвердившись в Благе, взгляд Плотина проникает в то, что вещи как бы порождаются Благом. Итак, нет больше понятий «извне» и «вовне», есть единый свет, и душа проникнута к нему благим чувством:
«Чем лучше ты сам, тем более ты доброжелателен по отношению ко всему окружающему и к людям»
(II 9, 4, 44)
Плотин чувствовал, – и в этом вся его жизнь, – что доброта, как и благодать, возвещают о присутствии Единого:
«Благо полно нежности благосклонности и кротости Оно всегда открыто тому, кто его ищет»
(V 5, 12, 33)
VII. ОДИНОЧЕСТВО
«Бегство единого – к единому» (VI 9, 11, 50)
В жизни Плотина была мечта, мечта, носившая немного выспреннее, но красноречивое имя «Платонополис»:
«Император Галлиен и его супруга Салонина очень уважали и почитали Плотина. Он воспользовался этой дружбой, чтобы просить о восстановлении города, который, как говорили, существовал когда-то в Кампании и был полностью разрушен. К восстановленному городу планировалось присоединить соседнюю территорию. Его население должно было жить по законам Платона, и город должен был называться Платонополисом. Плотин обещал поселиться там со своими учениками. Это желание философа было бы с легкостью исполнено, если бы некоторые лица из окружения императора не воспротивились этому из ревности, недоброжелательства или некоего злого умысла»
(Жизнь Пл. 12, 1)
Каковы были подлинные причины этой неудачи? Может быть, советники Галлиена сразу поняли, что Плотин «не обладал качествами основателя городов»? [24] Или же сам император хотел таким образом выразить свою неприязнь к кружку сенаторов, который формировался вокруг Плотина и получил бы территориальную опору в новом плотиновском городе? [25]
Как бы то ни было, эта история остается загадочной. Трудно узнать, что именно собирался делать Плотин. Говорили, что «Платонополис – это плотиновский поселок, ставший монастырем». [26] Это может быть верно, и для той эпохи в этом нет ничего необычного. Задолго до того времени уже существовали подобные поселения с монастырским укладом, как бы предоставлявшие идеальные условия для философской жизни. Имелись, например, общины пифагорийцев и монастыри эссенов. В общем, влечение к досугу, заполненному учебой, к чисто созерцательной жизни, чью привлекательность еще больше увеличивает чистая радость духовной дружбы, характерно для всей античности, и оно даже усиливается в конце Римской империи. Через сто лет после Плотина св. Августин до своего обращения также будет мечтать о фаланстере философов, где бы он мог на свободе при полном обобществлении имущества вместе со своими друзьями бежать от «хлопот и суеты человеческой жизни» («Исповедь», VI 14, 24). И этот идеал он частично осуществит в имении Верекунда в Кассициаке. Но что поражает в проекте Плотина, так это его размах. Речь идет не о маленьком поселении, а о целом городе, чье население должно жить по законам Платона. Поскольку известно, как неприязненно относился Плотин к любой политической деятельности, такой замысел изумляет. Приходится думать, что наш философ хотел в некотором роде применить на практике политическую часть учения Платона, о которой в своих сочинениях практически не упоминает. Видимо, он представлял себе эту политику как организацию жизни, целиком посвященной созерцанию. С его точки зрения, мудрец не обязан, но может заниматься деятельностью такого рода:
«Если ты соединился с Ним и пребывал в Нем достаточно долго, иди и объяви другим, если можешь, что такое союз в вышнем мире (видимо, подобный союз познал Минос, почему и получил имя «Друга Зевса»; думая об этом союзе, он учредил законы, являющиеся его отражением; установленные им законы – плод общения с Божеством); или же, если считаешь политическую деятельность недостойной тебя, оставайся в горнем мире, если хочешь»
(VI 9, 7, 21)
Если трудно угадать, чем мог бы быть Платонополис, можно по крайней мере предполагать, что, мечтая о нем, Плотин воображал, что свет философии снизойдет на большое число людей и что вокруг него соберется достаточно большая община, чтобы в ней могло осуществиться «Государство» Платона.\12\
Тем большее волнение мы испытываем, видя, как Плотин заканчивает жизнь в одиночестве и страданиях.
К началу 268 г. Плотин сам советует Порфирию оставить его и путешествовать. В том же году или на следующий год Амелий в свою очередь покидает его и отправляется к Лонгину, который находится в Тире, в Финикии, при царице Зенобии.\13\ Любимые ученики Плотина от него далеко. И тут болезнь наносит ему удар.
«Постепенно его злокачественная ангина становилась хронической. Пока я был с ним, она была еще мало заметна. Но – я узнал это от его друга Евстохия, который оставался при нем до его смерти и рассказал мне об этом, когда я вернулся – после моего отъезда его болезнь так усилилась, что голос его потерял всякую ясность и звучность, стал хриплым; зрение ослабело; руки и ноги покрылись язвами. Друзья стали избегать встречаться с ним, так как он имел привычку целовать их при встрече. Из-за этого он покинул Рим, уехал в Кампанию и поселился в имении Зета, одного из своих старинных друзей, к тому времени уже умершего. Это имение давало ему необходимую пищу. Но ему приносили также еду из владения Кастриция в Минтурнах. Что же касается Евстохия, он жил в Путеолах»
(Жизнь Пл. 2, 9)
Что за болезнь была у Плотина? Были ли симптомы, описанные Евстохием, признаками elephantiasis graeca, т. е. туберкулоидной проказы, как думает Опперман, [27] или же легочного туберкулеза, как полагает д–р Жилле? Нам трудно судить. Но эта болезнь так отвратительна, что все друзья и ученики избегают учителя. Тогда он удаляется в имение Зета, где часто проводил раньше летние каникулы.
Когда читаешь об этом, на ум приходит страшная мысль Паскаля:
«Мы смешны, находя удовольствие в обществе себе подобных! Жалкие, как и мы, беспомощные, как и мы, они нам не помогут; человек умирает один. Поступай же так, как если бы ты жил один»
(211 Br.)
Еще в Риме, видя, что ученики удаляются от него, а затем находясь в Кампании, Плотин продолжает писать. С этого времени он пишет трактаты только на нравственные темы: мудрость, счастье, Провидение, природа зла, смерть. Он их посылает Порфирию, но это все равно, как если бы он писал для себя самого. Это последние речи, обращенные к себе. Их абстрактная, безличная форма не может полностью скрыть от нас усилий, которые делает Плотин, чтобы быть спокойным. Он сам себе рисует портрет идеального мудреца: