Пляска смерти председателя Томского
Шрифт:
Протагонистка. Ой, лезет, не брешу, оно самое, лезет. Ему до ваших московских мудрований невдомёк, где ему надо лезть, где нет ему дороги. Ой, не могу! Прёт поспешник.
Антагонист. Так! давайте подымайте её и тащите куда хотите, только скорее. Не позволю марать холёную статистику медицинского заведения фактом разрождения в нём нетрудового элемента.
Вопли отдающей человечеству материнский долг Протагонистки, протестующие песнопения Хора, проклятия, балансирующие на грани суеверия и прямых угроз, Корифеюшки сливаются в единую акустическую волну, мощнопенную, но в брызги
Покуда бушевало это море дрязг вокруг рожающего тела, незамеченным остался подъезд к избе (он, в принципе, и по цели был втирушистым) и въедливо ревизористый заход в неё зоркоглазого Архонта Фесмотета, возле которого снуёт не в меру и невпопад суетящийся Хорег, растерявшийся и поплывший без руля и без ветрил после отказа высокопоставленного визитёра от распития шестидесятиградусной горилки.
Deus ex Cartesian machina сокровенным таинственным образом появляется на сцене действия и приветствует вошедшего зычно своеобычным для мелких божков, но весьма искренним и темпераментным манером.
Архонт Фесмотет. Простите, я, может, не вовремя? Хотя разве существует то время, в которое Партия не приходила бы по первому зову нового члена социалистического общества?
Хорег. Так вот оно, сдаётся нам, да всем иным прочим тоже, что сейчас самое время… ну, чтобы, как я вам предлагал… двойная выгонка, шестьдесят градусов, а перца – аж на слезу проймёт! – уместно случаю, раз такое дело, человек объявился, надо ж как-то…
Антагонист. Не погубите, Михаил Павлович! Оплошал. Утратил бдительность. Но срочные меры по исправлению недоразумения уже незамедлительно принимаются, будьте покойны, гражданин Томский.
Архонт Фесмотет. В чём ты оплошал, товарищ? Повинись, не тужись. А особенно, какие у вас тут недоразумения, недочёты, несуразности, несоответствия темпам роста наблюдаются – доложи без утайки и как можно больше. Это нам сейчас очень и очень на руку, борющимся против левацкого курса на ускорение.
Антагонист. И я с этим самым ускорением борюсь как могу, по мере сил и должности. Вот и этой самой дуре говорю, не смей, говорю, рожать так скоро, не время тут для этого, говорю, и не место.
Архонт Фесмотет. Ты что, наливал ему уже сегодня своей шестидесятиградусной? Что он несёт?!
Хорег. Ни-ни. Как можно! Он у нас после Гражданской всегда такой. Так на кой зря продукт переводить?
Корифеюшка хора. А несёт он, мил человек, – по усам видать, высокого ты полёта птица, – что запрещается всем, кого он в кулаки приписал, обращаться к лекарям, и даже с нерождённым дитём к ним соваться.
Хор. Написал, говорит, про то бумажку не кто-нибудь, а сам Н. А. Семашко.
Антагонист. Вот, полюбуйтесь, инструкция, я согласно которой. От линии партии я ни на шох.
Архонт Фесмотет. Да что мне на неё любоваться! Да и на Семашку тоже – зрелище не из приятных. И вас думаю лишить обязанности лицезреть во главе республиканского здравоохранения подобных недомыслов, на искоренение которых и направлено радение нашей здоровой части ЦК в целях обезопасить её от больных членов. Поедем, товарищ Огурцов, время пришло составлять тезисы.
Архонт Фесмотет и Хорег покидают ристалище недавнего перинатологического баталища.
Корифеюшка хора. Эх и милые же люди есть у вас в партейных закромах – не то что ты, нетопырь! А товарищ Томский – до чего обходительный, да во всё входчивый, да со всем разборчивый! Такого б назначили нам в райсобес, а то всё кровососов присылают, вроде тебя. Эх, жаль, мамаше нашей новоявленной не довелось полюбоваться таким орлом: отдала, бедняга, богу душу родами. И этак под шумок, так аккуратненько, незаметненько, зато потомочка успела произвесть не под забором, не во хлеву, а где государством положено.
Антагонист. Рассиропилась ты, дурня, по-облишному. И вы, подголоски, губёнки поскатывайте. Чует моё сердце Красного героя: ещё наперёд комиссара Семашко, Томского вашего так откомиссарят, где надо, что не вы одни – вся страна разродится выкидышами. А ну-у-у! Марш из государственного учреждения!
Хор. Свезло же бабе родить при Томском! Успехалось, а нам рожать предстоит по-обломски, раз уехал он. Без него как нам роды вытерпеть? Без него нам увы теперь!
VI
Ранней осенью 1921 года на границе Туркестана и Китая пограничниками было обнаружено громадное стадо баранов, имевшее нескрываемое желание вторгнуться на советскую территорию и напутствованное в этом противозаконном мероприятии своими погонщиками. Недюжинными усилиями (с привлечением местных племён) попытка была приостановлена. В ситуации пробовали разобраться тут же, но за отсутствием языкового взаимопонимания – малорезультативно.
Начальником заставы младкомом Лацисом уже запрошено было в Ташкент за переводчиком и инструкциями, как выявился вдруг старший китайский пастух (молодой ещё человек) и заговорил на чистейшем русском. Он и оказался чистейшим русским – сибиряком, выкраденным в детстве хунхузами и проданным в услужение Цинскому скотоводу. Нахождение собеседника в принудительном, почти рабском состоянии вызвало у защитника обездоленных всех стран, каким и должно быть чекисту, искреннее к нему расположение и навязчивую потребность агитировать за свободу и диктатуру пролетариата. С другой стороны, неунывающий, общительный нрав выкрадёныша способствовал становлению сотоварищества с представителем своей недобровольно покинутой Родины, в итоге между советским пограничником и китайским пастухом завязался, языком коммюнике, теплый доверительный разговор, из которого выяснилось, что нет здесь ни ошибки, ни подвоха, ни злого умысла: доставка скота производится согласно договорённости с «высланным» в Туркестан – хорошо – брошенным в Туркестан М. П. Томским (подтверждающий сделку документ в наличии). Представителя поставщика, в свою очередь, удивляет отсутствие на месте агентов закупщика.
– И почём дерут с трудового народа за барана ваши узкоглазые баи?
– От семи до десяти рублей золотом столковались.
– И что, переговоры вёл сам Михаил Павлович Томский?
– Да, сам. Я толмачом был, когда господин Ян Сюй разводил вашего Большого человека с усами из Томска.
– Вижу, солидно Янис Сюй его развёл. Здесь голов, небось, на несколько сот тысяч. И куда ж их столько?
– На прокорм Москвы. Чтоб контрреволюция там голодного бунта не учинила.
– А отчего вы их в таком, самом что ни на есть живом, виде к нам прёте? Поленились сами зарезать или китайцы не учёны консервировать продукты?